— Да, да, конечно! — воскликнул Лобов. — Эта вещь нас вполне устраивает. С вашего позволения я оставил бы ее у себя месяца на три-четыре.
— Я дарю ее вам. Трудно сказать, сколько ему лет, но вроде бы он принадлежал нашему родоначальнику. Семейное предание гласит, что он был опричником во времена Ивана Грозного. Но даже его фамилию я вам сообщить затрудняюсь, так как браслет почему-то всегда передавался по женской линии — от матери к дочери или от бабки к внучке. Странная традиция, правда?
— Да уж…
— Не знаю, предание ли это или просто бабушкина интерпретация, но, когда она мне его передавала, взяла с меня клятву, что я никогда его не отдам ни сыну, ни внуку. Считается, что если браслет будет носить мужчина нашей крови, то в нем воплотится наш родоначальник, тот самый опричник. И станет этот мужчина душегубом, каких только поискать. А у меня, как назло, два сына. Так что передавать браслет по наследству мне некому. Разве что внучек дождаться? Но уж слишком долго ждать. Вот я и решила прервать традицию и удалить браслет из семьи навсегда. Владейте им, Роман Михайлович. Надеюсь, вы не боитесь проклятия браслета?
— Я? Ни в коем случае, — уверенно заявил Лобов, а про себя подумал: «Вроде никакой отрицательной энергии на браслете не ощущается, но вернемся к себе, надо будет его тщательно протестировать самому и дать его на проверку Валентину. Одно дело — простой материальный носитель времени, и совсем другое — магический артефакт. Хотя семейное предание, скорее всего, просто сказка-страшилка».
— Вполне возможно, что это просто сказка, но проверять, так ли это, на своих сыновьях, сами понимаете, у меня нет никакого желания. В пользу того, что владелец его был опричником, говорит вроде бы собака, изображенная на браслете. Но… Уж больно неправильная какая-то собака. То ли такса, то ли нечто похожее. Явно не звериного вида. И обратите внимание на ее странный хвост. Он закручен овалом, как бы описывая собой все тело собаки. Интересно, правда?
— Но символ опричнины не собака, а собачья голова с оскаленной пастью, — влез со своим замечанием Валентин. — Так что вряд ли этот браслет символизирует принадлежность его хозяина к опричнине. Голова, именно собачья голова, а не собака целиком, символ опричнины.
— Это верно, — поддержала его Анастасия Федоровна. — Историки даже отмечают, что отрубленную собачью голову опричники возили привязанной к своему седлу.
— Ну это вряд ли, — возразил ей Лобов. — Такое мог придумать только человек, ни разу не покидавший своего кабинета. Во-первых, лошадь будет шарахаться, как очумелая, а во-вторых, вы представляете, какая вонь от этой отрубленной головы? Порой мне кажется, что историки — это банда… кх-м… не совсем адекватных фантазеров.
— Ну что вы, Роман Михайлович, с чего это у вас сформировалось такое ложное представление об историках?
— Ох, Анастасия Федоровна, я вам сейчас расскажу об эпохе Дмитрия Донского. Ведь они, эти ваши историки, все там наврали. А по глупости своей или по чьему-то заказу — надо еще разбираться.
— С удовольствием вас выслушаю, Роман Михайлович. Но что это мы в холле стоим? Давайте пройдем в мой кабинет. И… Все-таки у меня сегодня такой праздник. Я даже успела бутылочку шампанского сбегать купить.
Но тут намечающуюся идиллию одной лишь репликой умудрилась сломать Вера. Глядя на директрису музея «московским», по ее определению, взглядом, она жестко заявила:
— Роман Михайлович, у нас же еще сегодня дела, мы не можем тут больше задерживаться.
— Ах да, — спохватился Лобов. — Извините, Анастасия Федоровна, мы вынуждены торопиться. Как-нибудь в другой раз… Еще раз спасибо за браслет.
Они еще пару минут раскланивались и благодарили друг друга, но главное было уже сказано Верой — обе стороны выполнили свои обязательства и настала пора попрощаться.
— В принципе мы могли бы еще на полчасика задержаться в музее, — недовольно буркнул Лобов, когда он и его соратники уже сидели в машине. — Может, удалось бы получить еще какую-нибудь ценную информацию о браслете.
— Все, что она знала, она нам уже выложила, — отрезала Вера. — Чего время тянуть? Успеем еще сегодня сделать пробный полет.
— Скорей бы уж, — поддержал ее Валентин. — Кстати, Роман Михайлович, как нам эпоха Ивана Грозного? Подходит?
— Вполне. — Лобов уже позабыл об Ореховском краеведческом музее и его миловидной директрисе и включился в работу. — Странное царствование, во время которого были совершены и великие дела, и великие злодеяния. Опричнина, земщина… Во всяком случае, без гражданского противостояния там не обошлось. Смута, кровь великая… А как подсказывает наш не очень богатый опыт, где кровь и смута, там и надо искать рыбасоидов.