<Интересно, какому божеству она служит?> - мимоходом подумала Севайин. Впрочем, здесь это не имело значения. Севайин с трудом поднялась на ноги. Она находилась возле огня, который по-прежнему без устали пылал в центре зала. Между очагом и кругом мерцали их ворота, возле которых плотной группой, суровые и усталые, стояла большая часть прибывших. Мирейн бродил по залу, будто кот, оказавшийся в чужом логове. За ним тенью следовал Юлан, тихо рыча на формирующиеся стены миров. - Это засада, - сказал Зиад-Илариос. Он сидел там, где обычно любил располагаться князь Орсан. Его голос и лицо изумили Севайин, потому что теперь они были полны энергии, словно магия укрепила его. Его глаза прояснились, они сияли и завораживали. Его взгляд охватывал все помещение. - Покажитесь нам, - потребовал он и объяснил: - Они искушают нас пустотой. Они ждут, что мы сами предадим себя, что нас погубит самодовольство, что мы ослабим защиту. Мирейн замер, резко повернулся на каблуках. - Да. Да, я их чувствую. - Он вернулся к огню. Склонился над ним. Рассмеялся и простер руки. - Враги мои, выйдите ко мне, покажитесь. - Мы стали твоими врагами не по собственной воле. Магистр гильдии появился в зале, опираясь на посохи. За его спиной мерцали ворота мира, изменяя форму. И так было с каждым, трижды по девять ворот, трижды по девять магов, светлый в паре с темным. Они замкнули круг. Севайин узнала Байрана из Эндроса, ведьму зхил'ари и Орозию, которая не смела взглянуть ей в глаза. Остальные казались ей знакомыми незнакомцами, похожими на ее тюремщиков, безмолвных и безликих. Некоторые улыбались. Кто-то из них был неумолим. Последним появился Аранос в полном убранстве принца. Он не улыбался, но и не был неумолим. Его лицо вообще ничего не выражало. Мирейн упер кулаки в бедра и наклонил голову. Он был похож на мальчишку: молодой петушок, которому неведом страх. - Ну и ну, магистр! Неужели тебя заставили подготовить мое убийство? - Это ты заставил меня, - сказал магистр. - Потому что я никогда не отрекусь от моей правды ради вашей груды обманов? - Потому что ты хочешь разрушить все, что не кажется тебе правдой. Мирейн весело рассмеялся. - Вот так разрушение! Всего-навсего издержки войны: пали несколько городов. Но я сохранил жизнь там, где считал нужным ее сохранить, и после того как мои маги покончили с разрушением, они по моему приказу приступили к восстановлению. Если я и был жесток, то только там, где милосердием ничего нельзя было добиться. Такова судьба короля, магистр, и его суровый долг. - Допустим, - охотно согласился магистр. - Ты был хорошим правителем, тебя почти не испортила безмерность твоей силы, которая одна только и смогла убедить меня, что ты действительно сын бога. Но все же ты наш враг. Ты уничтожил все религии, кроме той, что признавала Аварьяна, ты убил или выслал всех магов, оставив лишь светлых. Причем не просто светлых, а именно тех, кто признавал лишь твой совет, кто поклонялся только твоему богу и признавал тебя единственным и высочайшим властелином. Твой Аварьян не признает над собой верховных божеств; твоя магия не терпит более высоких сил. - Все остальные силы - это искажение правды. - Искажение? А может быть, ее истинное лицо? Ты громогласно проклинаешь жертвоприношения Уварре. Ты найдешь и разрушишь ее храмы, убьешь всех жрецов до последнего послушника, отменишь все ритуалы и превратишь в пепел все культовые принадлежности; и что же дальше? В каждом храме происходит одно жертвоприношение в год, или, если уж быть до конца точным, во время каждого новолуния Великой Луны. Ты говоришь: <Отвратительно! Ужасно!> И не важно, что почти все эти люди умирают по доброй воле. А сколько людей гибнет во время твоих очищений? Сотни? Тысячи? Сколько отправляется в огонь, сколько принимает смертную муку в наказание за то, что они воззвали к богине? И все это ради спасения единственной жизни в каждый цикл Великой Луны? Веселость Мирейна улетучилась. Он выпрямился; его лицо стало суровым. Озорной мальчишка исчез. Величественный король сбросил все свои маски. - Когда тьма восстает против меня, я сокрушаю ее. - А что такое тьма? - спросил маг. - Возможно, это всего лишь то, что осмеливается противостоять тебе? Ты истинный король; обуздывая гнев, ты проявляешь милосердие. Ты даже смиряешься с тем, что твои подданные оспаривают твои суждения. Кроме единственного. Поклоняться Аварьяну следует только так, как это делаешь ты. Силой следует распоряжаться только так, как укажешь ты. Голос Мирейна зазвучал еще мягче, чуть громче шепота: - И за это я должен умереть? Моя вина в том, что я пользуюсь своей силой не так, как вы? Маг печально улыбнулся. - Без сомнения, в твоих глазах это так и выглядит. Ты уже проявил себя не способным воспринять правду, которая выше магии. Свет могуществен и прекрасен, он наиболее благоприятен для человеческого духа. Но ни один человек не сможет вечно жить при свете солнца. Оно обжигает, оно сушит и в конце концов пожирает. Вспомни о Солнечной смерти твоего ордена. - Она была намного быстрее, чем холодная смерть богини. - И то и другое - крайности. И необходимость. День всегда должен заканчиваться ночью. У света должна быть темная сторона. Миры находятся в равновесии. Оно хрупко, но законы его непреложны. Видишь огонь? Для каждого его язычка есть копье ночи. Добро невозможно без зла; на каждый радостный день приходится день печали. И одно не может существовать без другого. - Софистика, - с холодным презрением сказал Мирейн. - Богиня сбрасывает свои оковы. Я должен обуздать ее как можно скорее. - Сделай это, и ты уничтожишь нас всех. Таков закон. Если сейчас правит свет, значит, потом наступит очередь мрака. Если твой бог будет царствовать над нами тысячу лет, через тысячу лет будет править наша богиня. Мы можем жить в свете, хотя в конце концов он превратит нас в пепел. Во мраке же мы вымрем. Мирейн отвернул лицо и разум от этого видения. - Я заключу ее в оковы. С мирового трона я сделаю это, и никто не сможет мне помешать. - Сначала, - сказал магистр, - ты должен получить этот трон. Он медленно приблизился, а вместе с ним приблизился и весь его круг, смыкаясь вокруг пришельцев и их мерцающих ворот. Мирейн занял свое месте в круге. Он был спокоен, собран, неустрашим. В нем концентрировалась сила. Элиан и Вадин присоединились к нему. Спустя мгновение с ними оказалась и Севайин. Верный страж Юлан уселся рядом с ней, а Хирел встал рядом со своим отцом. Умное дитя. Севайин крепче уперлась каблуками в пол, чтобы облегчить тяжесть своего бремени, и превратила все свое существо в чистую силу, которая, словно рукоятка волшебного меча, легла в руку ее отца. Удар магов был жестоким и стремительным, вся его мощь обрушилась на Мирейна. Он пошатнулся. Его руки уцепились за двоих, стоявших по бокам от него, - за повелителя Янона и за владычицу Хан-Гилена. Маги не замечали их, не обращали внимания на их единство, снова и снова направляя поток силы в самый центр. Не оставалось времени, чтобы защититься, перевести дух, увернуться... Магов было слишком много, они обладали силой и хотели уничтожить Мирейна. Они добивались его смерти любой ценой. Севайин не могла даже протестующе вскрикнуть. Сильнейший удар выбил ее из круга и вернул в реальный мир. Она сжалась, стараясь справиться с дыханием. Все ее маги были повержены, вихрь магии заставил ее отца, мать и их названого брата опуститься на колени. С невероятным усилием они подняли руки, из которых вырвался огонь. Пронзительно взвыл ветер и яростно обрушился на них. Севайин с трудом разогнула спину. Рядом с ней лежал Юлан. Его разум был окутан мраком, его бока не вздымались. Ее окружили люди. Маги. Чужаки. Один из них подошел к ней, и она все поняла. Аранос не улыбался. Почти не улыбался. Ее взгляд скользнул за пределы круга, и она увидела еще один круг. Там сидел Зиад-Илариос. Хирел бился в сильных руках врагов. Собрав силу, она нанесла удар. Он обратился против нее, повалил, отрезал от родных. От четвероногого брата. От принца. От всех. Чьи-то руки поглаживали Севайин, стараясь успокоить, но доводили ее этим до сумасшествия. Ее держали маги. Они были сильны. Она плюнула в лицо Араноса. Он спокойно посмотрел на нее, все еще улыбаясь. - Я сделал выбор уже давным-давно, - сказал он. - Мой брат выполнил свое предназначение: зачал ребенка, который будет править обеими империями. Можешь оставить его при себе, если хочешь, хотя нам придется вырвать его когти. Лишить его силы, сделать пригодным для службы в гареме. - Разве только ты испытаешь это первым. Он повеселел, хоть и был слегка смущен. - Придется оставить тебе возлюбленного, как я вижу. И ребенка. Тогда мне удастся приручить тебя. - Чтобы приручить меня, тебе придется убить меня. - Нет, этого я не сделаю. Я хочу, чтобы ты была жива и послушна. Неужели в тебе нет ни капли признательности? Мои прежние союзники могли бы убить тебя. А я оставляю тебе не только жизнь, но и твоего возлюбленного. Я буду лелеять тебя, Солнечная Леди, и воспитаю твоих детей как моих собственных. Аранос был очень доволен собой, упивался своим великодушием. Он ожидал от Севайин неповиновения и не был чувствителен к ее язвительным уколам. То, что великая война магов ревела и пылала без его участия, совершенно его не заботило. - Ну же, - сказал он, - прояви мудрость. Твой отец должен пасть, к чему ты сама приложила немало стараний. Мой отец уже мертв. А мой брат умрет, если ты не смиришься с неизбежностью. Она уставилась ненавидящим взглядом на эту миниатюрную насмешку над лицом Хирела. - Ты сделал это из-за меня, - сказала она. - Я сделал это ради трона двух империй. Но и из-за тебя тоже, с тех пор как увидел тебя, - признал Аранос. - Я не опозорю тебя плотским желанием. Я лишь хочу иногда любоваться твоей красотой. Севайин рванулась, захватив врасплох тех, кто держал ее. Она обрушилась на Араноса. Он действительно был настоящей змеей, более сильной, чем казалось на вид, и ядовитой. Перед глазами Севайин блеснула сталь. Ее рука взметнулась, перехватывая тонкое, как клинок, запястье. Она вырвала у него кинжал, неуклюже поднялась на ноги и развернулась кругом. Враги отступили. Она рассмеялась и ударила по второму кругу. Хирел выругался. Он был почти свободен. Сверкнули мечи. Севайин бросилась к нему. Острое лезвие коснулось его горла. Она замерла, задыхаясь от ужаса. Лезвие чуть-чуть отодвинулось. Тот, кто держал его, улыбнулся, одобряя ее благоразумие. Едва ли Севайин понимала это. Она видела лишь струйку крови, стекавшую по шее Хирела. Она медленно повернулась. Никто к ней не прикоснулся. Зиад-Илариос упал со своего сиденья и лежал лицом вниз в луже крови. Аранос поднялся на ноги. Он больше не веселился. - В тебе все еще силен дух мужчины, - сказал он. - Но будь уверена, моя госпожа, я уничтожу его. Он подошел к Севайин. Круги сплотились вокруг него. Руку он держал на весу. Возможно, она была сломана. Он остановился, чтобы бросить на своего брата равнодушный, лишенный ненависти или удовлетворения взгляд; над отцом он задержался дольше и сказал: - Мне жаль. Он заслуживал лучшей смерти. - Лучшей? Какой лучшей? В своей постели? От яда? - В постели, во дворце, и не от чего иного, как от болезни. - Которой он, без сомнения, был бы обязан тебе. - Нет, - сказал Аранос. - Я не стал бы убивать его так медленно и мучительно. - Он вытянул свою не пострадавшую руку. - Пойдем. В одно простое слово он вложил силу, убеждение и непоколебимую волю. Севайин узнала ее черты и вспомнила ее вкус. Вкус таинства и жертвоприношения. Ни один бог не может сделать уродливое прекрасным, вернуть тепло туда, где от тепла отказались. Холодное сердце. Холодная личность, замкнувшаяся на себе, забывшая о радости, отказавшаяся от плотских желаний. Для него Севайин была светом. Светом и огнем. Он отступил на шаг и вдруг ринулся вперед, направив на нее всю свою силу. Ее совсем смяло. Одна, отрезанная от центра своей силы, она не могла противостоять ему. Аранос протянул к ней руки. Его сила сплела цепи, которыми он хотел сковать Севайин. Его скрюченные пальцы были готовы сомкнуться вокруг ее запястий, предъявить на нее права. Аранос улыбался, наслаждаясь победой. Севайин ударила его стальным клинком. Он отступил, но слишком медленно. Сталь рассекла его плоть: бровь, висок, щеку. Брызнула кровь. Маг с ножом вскрикнул, позабыв о пленнике, и метнул в Севайин свое оружие. Медленно, слишком медленно. Все их движения были медлительны. Нож просвистел возле нее, разрезав воздух там, где только что было ее горло. Аранос не проронил ни звука. Он прыгнул и повалил Севайин на спину. Первый жестокий удар обрушился на ее руку. Нож выпал из дрожащих онемевших пальцев. Боль обострила силу Араноса, кровь укрепила ее, и она сомкнула челюсть на разуме Севайин. Красота, лишенная воли, все-таки остается красотой. Красота без мысли, без духа, без сопротивления. - Ты будешь моей, - сказал Аранос. - Я буду владеть тобой целиком и полностью. Севайин полоснула ногтями по его кровоточащему лицу. Он задохнулся от боли, но рассмеялся. Она лишь слегка оцарапала кожу: воины коротко стригут ногти, чтобы лучше управляться с кинжалом и мечом. Аранос поднял один из своих украшенных драгоценностями когтей и очень-очень осторожно коснулся ее лица прямо под глазом. - Может быть, ты покоришься, когда я ослеплю эти красивые глаза? Или уступишь мне сейчас, пока все твои органы чувств целы? Она вонзила зубы в его руку. Ее сила оживлялась, разворачивалась во всю мощь. Чья-то тень мелькнула за его спиной. Севайин задохнулась от отчаяния. Аранос застыл, почувствовав боль тела и боль разума, удивление и недоверие. Он изогнулся назад, вырывая руку из зубов Севайин. Она давилась его кровью. Он вывернулся, взмахнул когтями. Юлан завизжал от ярости и боли и вскинул окровавленной головой. Сделав внезапный бросок, он вцепился в тонкую шею и разорвал ее. Глаза Араноса изумленно расширились. Беспомощно взмахнув руками, он рухнул на пол, как хрупкая безделушка из костей, крови и разодранной кожи. И все же он улыбался, словно все это было великолепной шуткой: из всех смертных людей именно ему выпало умереть как зверю. А ради чего? Ради чужеземной красоты и чужеземного огня. Хирел оказался рядом с Севайин. Она чувствовала его любовь и желание, не омраченное пороком или развращенностью. Он ли помог ей подняться, или она сама с трудом встала на ноги? У нее не было ни времени, ни сил разбираться в этом. Слуги Араноса были сметены, растерянны, смущены, ослаблены страхом. Некоторые сбежали. Никто не пытался снова взять принцев в плен. Севайин и Хирел склонились над Юланом. Он истекал кровью, но испытывал мрачное удовлетворение, считая это убийство своей величайшей победой. Он отдал им свою силу. Они соединили руки на его спине. Скорбь Хирела потрясла Севайин: он горевал не только об отце, но оплакивал и того, кто, в конце концов, был его братом. Это оружие Севайин вложила в ножны своей силы. Для горя и гнева сейчас не было времени. Аранос лишил Мирейна ее поддержки, ослабив таким образом весь союз магов. Все они были повержены, лишены силы или скованы магическими узами. Теперь с Мирейном остались только те двое, кто составлял с ним единую душу. Он держался. Не сдавался и не отступал под градом ударов. Его маги пали, отдав свои силы для увеличения его мощи. Но она стремительно убывала. Врагов было слишком много, врагов очень сильных и безжалостных. Вела их не ненависть и не месть, а холодное, неумолимое желание сломить Мирейна. Севайин оскалила зубы, охваченная ненавистью. Она сконцентрировала свою силу, преломив ее через огненное стекло, которым был ее возлюбленный. Огонь, пылавший в ее руке, освободил эту силу, и она устремилась к Мирейну. Боль была ужасной, невыносимой. Но Севайин перенесла еще более страшные страдания в огне превращения. Воспоминания об этом укрепляли ее волю. И маги дрогнули. Их удары потеряли точность. Один из них, юноша в фиолетовом одеянии, упал с пронзительным криком, опаленный огнем Касар