Выбрать главу

Тут надо заметить, что рассказы Голявкина, написанные от первого лица, абсолютно свободны от какого бы то ни было лиризма и субъективизма. Герой Голявкина, обозначенный местоимением «я», — скуп на слова, совершенно чужд монологов и сентенций, он то и дело попадает во всяческие истории, передряги, но выходит сухим из воды; он по натуре общителен, легко, без нажима вписывается в предлагаемые обстоятельства, никого при этом не учит, не выставляет себя умнее, значительнее других действующих лиц, но обязательно соблюдает дистанцию, свою отдельность от действующих лиц и обстоятельств, принципиальную независимость, иногда и вопреки здравому смыслу. Герой Голявкина, обозначенный местоимением «я», может быть туговат к восприятию разного рода тонкостей и хитростей, даже и туповат, или же суетится в лабиринтах быта, несносно упрям или повадлив к соблазнам — наш автор отлично понимает слабости своего героя, нигде не приукрашивает, не абсолютизирует его положительные качества. Отсюда и особая доверительность интонации, тот самый демократизм, о котором сказано выше.

И вместе с тем в многоликом, неравнозначном, казалось бы, раздробленном авторском «я» наличествует нечто объединяющее: автор любит своего героя, полагается на него, заодно с ним, самым непосредственным образом участвует в человеческой комедии; постигая диалектику человеческих душ, познает самого себя. Или, скорее, наоборот: в трезвом, без обольщений самопознании черпает силы — и жизнелюбие, и скепсис, и юмор, для того чтобы писать свою человеческую комедию.

Наиболее полно, хотя и по-голявкински лаконично, отношение автора к герою, поименованному «я», выражено в одном из ранних, подкупающе юношеских рассказов — «Я жду вас всегда с интересом». Студент приходит к преподавателю анатомии сдавать экзамен. Студент по какой-то, не объясненной автором, причине к предмету пока что не прикасался, однако пришел на экзамен, исполненный петушиной самонадеянности, фанаберии. Когда высказал преподавателю анатомии свою несусветную чушь, преподаватель повел себя неожиданным образом (у Голявкина все неожиданно): «Да ну вас! — сказал он. — Ведь вы же талантливый человек».

Надо думать, талантлив и сам преподаватель, иначе как бы он смог увидеть талант в невежде и беззастенчивом врале? Быть может, он обнаружил флюиды таланта в мгновенной способности ученика фантазировать, будучи заключенным в узкие рамки такой науки, как анатомия. Или же в его бесстрашии, поистине философском стоицизме перед лицом собственного невежества. «Может быть, вы мне тогда поставите тройку? — сказал я. — Раз я талантлив...» — «Поставить вам тройку? — сказал он. — Такому способному человеку? Да вы с ума сошли. Да вы смеетесь! Пять с плюсом вам нужно!»

Вот так же и сам Голявкин относится к своему герою, поименованному «я»: хотя герой этот иной раз и тройки не заслужил за свое поведение, а все же пять с плюсом ему за талант!

Рассказы Голявкина — это, прежде всего, диалоги. Если охарактеризовать голявкинский диалог в самых общих словах, то, прежде всего, он свободен от натурализма, от «подслушанных» автором разговоров, от жаргонов, диалектизмов и пр. Диалог в рассказах Голявкина — это, прежде всего, игра, недомолвки; ход авторской мысли, развивающейся в разговоре двух лиц, — не прямой, ассоциативный. Диалог может быть ритмизован, стилизован, и в то же время он никогда не ведется так просто, от нечего делать, по пустякам, схватывает нечто существенное, назревшее в атмосфере переживаемого нами момента, будь то массовое увлечение, настроение, мода, иллюзия, некий даже психоз.

В рассказе «Большие скорости» двое стоят у окна в вагоне быстро идущего поезда. Эти двое не прочь бы сблизиться, подружиться — ехать вместе им долго еще. Но вот не так-то просто: двое близко стоят друг к другу — и между ними пропасть той самой некоммуникабельности, о которой уже наговорено столько слов. Попутчики прощупывают друг друга наводящими вопросами, им все же хочется перекинуть мосток через пропасть. И вот наконец-то...

«— А вы художественную литературу читаете? — спросил я.

— Хемингуэй, — сказал он с улыбкой. — Белль, Фолкнер, Апдайк.

— Сэлинджер, — сказал я, и мы вместе улыбнулись.

— «Особняк», — сказал он с улыбкой.

— «Деревушка», — сказал я с улыбкой.

— «Глазами клоуна», — сказал он с улыбкой.

— «Праздник, который всегда с тобой», — сказал я с улыбкой.

— «Кентавр», — сказал ой с улыбкой.

— «Люди не ангелы», — сказал я с улыбкой.