Понятно также, что подобные сцены я вымарывал из рукописи Фрейберга без раздумий, по ходу чтения.
После Байкала и Аяна действие книги «От Балтики до Тихого» переносится на Амур, где Фрейберг повоевал на Амурской флотилии. Когда и тут боевые дела удачливого на войне военмора завершились победой и негде стало воевать, Фрейберг с адъютантом Романовым сели в идущий на запад поезд, в теплушку с нерасстрелянными снарядами — они еще могли пригодиться. Снаряды с невывинченными взрывателями катились по полу теплушки, боевые друзья философически покуривали на нарах.
Адъютанта Фрейберга Романова я еще повидал в Домовичах. Моложе годами Фрейберга, он выглядел дряхлым старцем рядом с не поддающимся старчеству Командором. После гражданской войны Романов остался кадровым военным, в двадцатые годы стал чемпионом Красной Армии по прыжкам в высоту (чемпионская высота была тогда другая, чем нынче). Фрейберг не раз сообщал мне с гордостью об этой высшей точке на жизненном пути своего адъютанта, как будто прыгнул сам выше всех.
Книга жизни Евгения Фрейберга не кончается его возвращением в Петроград; в папке еще полно непрочтенных страниц (есть порох в пороховницах). В Петрограде Евгений Фрейберг явился к отцу; разговор у сына с отцом получился нелегкий. Отец приискал сыну место, а сын... в скором времени трясся в теплушке туда, откуда приехал по великой сибирской дороге, с мандатом лесного ведомства в кармане, в должности лесоустроителя — в забайкальскую тайгу. Он ехал на собственный кошт, страх и риск, без какой-либо экипировки и денежного довольствия. Главы таежных скитаний написаны, как вся книга, просто, в душевном озарении человека, занятого любимым делом, живущего самим себе выбранную жизнь.
Потом военмора найдут в забайкальской глухомани, направят Начальником на Командоры (более подходящей кандидатуры не сыщется). Но это уже другая книга. Повествование «От Балтики до Тихого» заканчивается в забайкальской тайге.
Много ночей я провел над рукописью Фрейберга: делал купюры, спрямлял, вписывал связующие периоды, соображал, что можно, а что не можно. С чувством неловкости принес папку ее хозяину, полагая, что Фрейберг не согласится с моей правкой: такое тонкое дело — чужая жизнь, исповедальная проза... Евгений Николаевич собрал морщины в улыбку. Глаза его, холодно-голубоватые, глядели, как всегда, издалека. «Черт его знает... Вы думаете, так лучше? Я этих штучек не понимаю. Писал по правде, как было... Ну, вам видней...»
Выправленную рукопись перепечатали. Я отнес ее в журнал. Мы с автором ждали, ожидание вышло долгим, долее отпущенного автору жизненного срока...
Евгений Николаевич Фрейберг умер тихо. Прилег на диван и заснул вечным сном. Я лежал в ту пору в больнице. Мне сообщили о дне похорон. Мой лечащий врач меня отпустил... Дело было зимой, морозным, солнечным, снежным днем. Могилы на Зеленогорском кладбище сокрылись под пушистыми, искрящимися сугробами. Гроб с телом Фрейберга несли по целику. Шип невидимой под снегом железной ограды легко вошел в подошву ботинка, вонзился мне в ногу. В ботинке захлюпала кровь.
Лицо покойного было спокойно, как это бывает у человека, исполнившего на Земле все дела. Прощаясь со мною, Фрейберг как будто напомнил о завещанной мне своей книге, я остался в долгу... Вернулся в больницу, мне обработали рану на ноге; скоро она зажила.
Первая часть книги Фрейберга «От Балтики до Тихого» напечатана, вторая дожидается своего срока: мертвые авторы гораздо терпеливее живых. Иногда (очень редко) мне звонит Тикси Евгеньевна, спрашивает: «Как папины дела?» Я отвечаю, что надо еще подождать, не теряя надежды.
Чужие рукописи остаются с нами, как наши сердечные боли.
С наилучшими пожеланиями
Книга Фарли Моуэта «Не кричи, волки!» попала ко мне не совсем обычным путем.
Она изрядно потрепана, корешок подклеен, иначе обложка бы отвалилась. Портрет автора на обложке затерт, поцарапан; лицо как будто подернулось морщинами, борода — сединой. Фарли Моуэт... Бороды бы его хватило на добрый десяток модных ныне шотландок и эспаньолок.
Собственно, это не моя книга. Хозяйку книги зовут Розита. (Редкое имя, не так ли?) Розита по специальности, видимо, химик: она брала пробы в ручьях и речках близ одного северокавказского курорта и затем производила анализ в лаборатории. Не в стационарной лаборатории, а в походной; ее бутылки и реактивы помещались в маленьком домике местных жителей, даже не в домике, а в кладовке, на берегу реки Геналдон. Исследовательской работой Розиты руководил гидрогеолог Антон. Я же в ту пору лечил свои кости на водах, исследуемых Антоном и Розитой.