После, исследуя Долькин путь, мы обнаружили изгородь из колючей проволоки. Арктур, гончий пес в одноименном рассказе Юрия Казакова, погибает, наткнувшись на сук, по врожденной своей слепоте. Зрячая Долька напоролась грудью на колючую проволоку в пылу гона...
Настоящий охотник, воспитывая помощницу-собаку, берет на себя всю полноту ответственности за нее. Мало набросить собаку на след, надо уметь подстраховать ее, а то и спасти.
В книге «Озеро Тихое» есть рассказ «Убивец». Его сюжет вкратце можно изложить таким образом: жил-был ушлый заяц-русак, в таком месте жил, где долго бы и не выжить ему, — в пригородном охотничьем угодье. Сохранял себя тем, что от гончих по насыпи шпарил, по шпалам. Заяц шпарит по шпалам, за ним собака, а следом электрички, одна за другой. Собаки на гону не оглядываются... Зайца прозвали «убивцем», егерь предупреждал приезжих охотников, чтоб не совали носу в то поле, где обитает «убивец». Сам-то егерь на охоту не хаживал, ноги болели. Настоящие охотники внимали его совету, а посторонний ослушался. Все так и вышло, как егерь предсказал... Собак двое было: смычок — и грозила им неминучая смерть, настигала, ревя, электричка... Слава богу, все обошлось: егерь почуял неладное, приковылял к насыпи в нужное место и время, сбил гон с этой смертной дорожки.
Автору определенно нравится егерь, и нам он тоже нравится. И заяц-убивец, в конечном счете, наказан, то есть убит, опять-таки этим хорошим егерем...
Тут самое время задаться вопросом: в чем же все-таки кощунство охоты, которое сознает и сам автор книги «Озеро Тихое»?
Упомянутый егерь в рассказе «Убивец» так отвечает на этот вопрос: «...зверя и птицы год от году меньше. Здесь совсем бедно, пустые леса. Бьешь, думаешь — не последний ли? — жалко».
Признаемся, и нам тоже жалко. Места обитания зверя и птицы на наших глазах сжимаются подобно бальзаковской шагреневой коже. Четвероногие и пернатые наши меньшие братья и сестры из лесов, болот, луговин, небесных пространств переселяются на страницы Красной книги. Так неужто в трагический, переломный для всей живой природы момент мы поспособствуем нашей охотой истреблению живых существ, обладающих тем же правом на жизнь, что и мы сами?
Вопрос не нами поставлен. Ряды принципиальных противников всякого рода охоты растут, их аргументы не только убеждают своей логической целесообразностью, но и находят отклик в душе защитников и любителей природы. Когда читаешь исполненные гражданских чувств и гуманного пафоса статьи противников охоты, кажется, готов согласиться и подписаться под ними. Ну, в самом деле, давайте-ка прикинем на весах: на одной чаше — гусиные стаи в небе, таинственная песня глухаря и клекот тетеревов на заре, расписанная звериными следами снежная целина лесной поляны, а на другой — прихоть охотника порушить все это. Может быть, охотничья страсть — такой же атавизм, как, например, давно изжитый обычай кулачного боя стенка на стенку? Может быть, настало время зачехлить наши ружья?
Так и давайте зачехлим, кто созрел для такого решенья. Способность к самоограничению всегда похвальна. Однако воздержимся от самоуверенных притязаний на свою единственную, исключительную правоту...
Я против излишеств охоты, ее вседоступности, безнадзорности, моральной распоясанности. Но я уверен, что запрет охоты в наши дни — такая же нереальная мера, как, скажем, сухой закон для пьющего люда. Жители тысяч лесных деревень, поселков и городов идут в лес с ружьем, как шли их отцы и деды. Охота для них не прихоть, а родовая наследственная потребность, в той же мере, пожалуй, как крестьянская жилка — обретаемое в трудах чувство родства с землей. Сельские жители знают леса и водоемы в той местности, где живут, потому что охотятся и рыбачат. Охота с рыбалкой дают им не только прибавку к столу, но еще и чувство гармонии с окружающим миром, душевное равновесие. Туризму сельские жители не подвержены, праздные вылазки в лес неведомы им, для фотоохоты они пока еще не созрели. Бьют зверя и птицу, но обязательно оставляют впрок, для приплоду, как оставляют поля под пар, чтобы не истощилась земля.
Тут я, конечно, малость идеализирую сельских жителей. У нынешнего селянина тоже рыльце в пушку но части браконьерства и горлохватства. По-бабьи скорая на нелицеприятный суд героиня рассказа «Не саженное, не рощенное» Марфа Семеновна так честит своих односельчан: «А что в лесах? Пчел в дуплах найдут — давай ломай, выкуривай. Полесники (охотники. — Г. Г.) наши, коль белка в вершине затаится, елку рубят... Шишки собирают с сосны — тот же фасон. С липы кору — беспощадно. Озеришки сохнут — всю рыбу, мать дорогая, выберут, вычерпают до малька, вот такусеньких не милуют...»