Степанида засунула руку в картуз и сразу же вытащила соломинку, долго ее ощупывала и приглядывалась. Наконец вымолвила:
— Длинная.
— А теперь я буду тянуть, — поспешно сказала Люба. Вытащив соломинку, она, не успев взглянуть на нее, выкрикнула:
— Короткая.
— Ох, — простонала Степанида. — Любонька ты наша…
— У меня короткая, — уже обмякшим голосом повторила Люба. — У меня.
— «Ну, вот, получилось, как решилась, — с лихорадочностью, словно торопясь додумать какую-то оборванную мысль, сказала себе Люба. — Степанида вон как боится за детей. Александра тоже замирает. Кому как не мне решаться? Но что это я уговариваю себя? Все сказано, все сделано».
— Как же я ответ буду держать перед Антоном за тебя? — тихо спросила Александра. — Мы ведь обе с тобой любим Антона, а сердце его к тебе тянулось.
— Я уже винилась перед тобой, — ответила Люба тоже тихо. — Любила я Антона, но никогда не отводила его от семьи. В этом был мой главный грех и радость моя тяжкая.
Вмешалась Степанида:
— Антон любил вас двоих. Тебя, Александра, как мать своих детей. Дорога ему была и ты, Люба. А я, девочка, тебе хочу покаяться. Давно это было, но до сих пор на душе грех лежит. В девках я тогда была, с бабушкой твоей дружила, хоть она и старше меня. В то время Маланья красавицей была, обхождением ласкова. Из-за нее отвернулся от меня тот, к кому сердце мое потянулось. Зло я на нее за это затаила. А тут стали поговаривать на селе, что Маланья колдовской силой наделена. И я сплетням этим подпевала, да что ж теперь утаивать, все делала, чтоб сплетни те разжечь. А тут у нас сушь, неурожай. Вот и стали за это вину на Маланью валить, из села выгонять ее… Ушла она, а через год признали ее в нищенке, что на большаке с протянутой рукой ходила. И красота ее выгорела. Здесь совесть меня стала заедать. На общем сходе упросила всех возвернуть нашу Маланью. На том и порешили. Разыскали, избу помогли поставить. Стало быть, бабушка твоя из-за меня горе помыкала. Я вот перед нею все покаяться не решаюсь.
— Знаю про то из ее рассказов, — медленно стала говорить Люба. — Но зла она на то ни на кого не держит. Чего об этом теперь речь вести? Я вот о другом хочу спросить. Степанида, как думаешь, ты больше прожила, придет Победа?
Степанида сразу отозвалась каким-то торжественным голосом:
— Поганые па землю нашу навалились. В крови наша матушка-Русь, да погибели ее не дождутся. Велика Россия, могуча.
— А мне вот что жалко, — вдруг живо сказала Люба, — поездить не удалось, морс бы посмотреть. Мама много о нем рассказывала, пришлось ей там побывать, а мне вот нет.
— Ну, море и я не видала, — вставила задумчиво Степанида.
— На самолете еще хотелось бы полетать… Деревню-то свою люблю. Жить, наверное, без пес не смогла бы. А все ж обидно, что никуда не выезжала. А сколько городов есть, больших, красивых!
— Я тоже далеко, не выезжала, — сказала Александра.
— Ничего, — подавила вздох Люба. — Я в нашем селе все любила. И лес, особенно летом. Зайдешь в чащу, столько разных запахов, и каждый будто сам по себе, другой не глушит.
— А я с молодости лес осенью любила. Грибы собирать, — подхватила Степанида. — Найдешь подберезовичек, так ему, сердешному, радуешься, будто удаче нежданной.
— Бабоньки, я вот что подумала, — подала голос Александра. — Мало мы хорошей, мирной жизни радовались. В работе, в заботах крутились. Некогда и пожить было.
Она замолчала, и никто не решался больше заговорить. Александра чувствовала, что должна сказать что-то необычное. Но разве можно все в словах выразить?
— Господи, что же делать? — вымолвила наконец Степанида.
— А ничего fie делать, утра ждать, ночная кукушка дневную перекукует, — обыденным голосом произнесла Люба, в то время как в душе у нее было смятение:
«Неужто ничего нельзя изменить? И это все? Сарай на запоре, даже звезд не увидишь в последнюю почку. А впереди одна пустота…»
— Давайте тихонечко споем, — предложила Степанида. — Голос у тебя, Люба, богатый. Всем природа одарила девоньку нашу. А вдруг энтот офицер только попугал нас, а завтра выпустят, прачечной заниматься заставят.
Люба слабо поддержала:
— Можно и спеть, а потом спать ляжем, чтоб завтра голова была свежая, легкая. Мне еще нужно подумать, как с офицером говорить. Его, поди, провести трудно. Так что же петь будем? Давайте про то, как счастье с горюшком спорило. Я зачинать буду, а вы речитатив поведете.