— Да уж это понятно. У иных женщин язычок острее бритвы. Но ты запомни, кто робеет, того и бьют. Дашь волю, пиши пропало, а ты с первого раза покажи, мол, я деревенская, по любой городской стою. Слов много не теряй, но скажи, как отрежь, и в пересуды не вступай.
— Какое мне дело до их забот? А сплетни я вообще не выношу.
— Вот именно, в стороне-то оно надежней. И дружбу особо ни с кем не заводи. Дружба от вражды недалеко живет. Лучше всего ни вашим, ни нашим, а сама по себе.
Евдокии понравилось, что Татьяна молчаливо выслушивает ее. И хозяйка многословно, с еще большим азартом стала поучать молодую, как с людьми себя держать, чтоб хорошую работу давали, не обижались. Внезапно спохватившись, спросила:
— А работа нравится? Нетрудная?
— Легкая. — Татьяна сдержанно вздохнула. — Но скучноватая. Сегодня восемьдесят халатов промаркировала. Номера на них ставила. Мастеру понравилось, что сделала все быстро и аккуратно, вот и отпустила домой пораньше. Завтра бирки буду клеить на спецовки.
— А ты шибко не разгоняйся, у тебя, чай, оклад и не такой уж большой.
Татьяна что-то хотела ответить, но промолчала. Евдокия пошла накрывать на стол. Когда сели ужинать, хозяйка спросила:
— Ты что во сне видела сегодня? Небось волновалась перед первым днем работы? А знаешь, как бывает, во сне — несчастье, а наяву — радость. Вот Лиза у нас на селе была главная толковательница всех снов. Так распишет, не захочешь, а поверишь в то, что наречено.
— В селе сейчас не на сны надеются.
— Вот плохо, что перестали снам верить. И бога, и черта забыли. Скажи, какой прок от неверующего? В душе пустота, и жить тяжело. Перестали люди о душе заботиться. Грехи накапливают. Придет время, каждому будет свой спрос. Сейчас-то стараются друг с друга спрос брать. А мой такой сказ. Если я к тебе не хожу обедать, меня не задевай.
— Сам по себе не проживешь, — вставила племянница.
— Коль ум есть, зачем его у других занимать? Свое ведь платье на другого не наденешь… — разгорячилась Евдокия. — Знаю, куда заводят людские советы. Делай по указке, тебя же и засмеют. Что далеко за примером ходить! У нас в подъезде один живет, на вид степенный, не дурак. Так его свои соседи и заклевали. Он советы у них все просил, как лучше обменяться квартирами с братом. Его чуть не выселили совсем, на собрании эх как расшумелись. Его же словами и били. А будь у себя на уме, по-тихому все сделал, комар носа не подточил бы.
Татьяна неопределенно пожала плечами. Евдокия многословно начала рассуждать о том, как она понимает жизнь. Высказаться хотела и словами задеть Татьяну. Ведь поест и книгой прикроется. Но, увидев, что племяннице почему-то не очень нравится этот разговор, хозяйка стала расспрашивать о деревне. О сельчанах Таня говорила с охотой, но порой очень сердито, даже о родне. Евдокия неторопливо, обстоятельно вела расспросы, а мысленно подступалась к вопросу, который давно хотела задать;
— Что ж, никто из деревенских, тебе не приглянулся? Кавалеров-то у вас хватает. А девка ты красивая.
Татьяна хмыкнула, повела плечами. Сразу видно, что-то хотела выпалить, но сдержалась и заговорила спокойно:
— Есть у нас ребята неплохие. Если их в модные тряпки нарядить, показать себя могут. Нравился мне один. Юморной парень. — Замолкла. Евдокия уставилась на племянницу в нетерпеливом ожидании. Татьяна больше обычного нахмурила брови, как-то отчужденно взглянула на хозяйку, нерешительно продолжила:
— А этот, приезжий, будто ворвался в мою жизнь.
Снова запнулась и посмотрела на Евдокию растерянно. Та ободряюще кивнула:
— Что ж ты поддалась на его выкрутасы? Запомни: свои сухари лучше чужих пирогов. Свои ребята известные, а от заезжего что можно ожидать? Он, поди, горы золотые тебе сулил!
Неожиданно Татьяну как прорвало. Она стала горячо, торопливо рассказывать, как приехал этот парень в село, как обивал пороги ее дома, какие записки писал, какие цветы дарил. И такая горечь, боль чувствовалась в ее словах, словно все происходило вчера, а не несколько месяцев назад.
Евдокия перебила:
— Он что ж, окаянный, так и сказал, что у него жена дома на печи?
Татьяна споткнулась на слове. Помолчав, упавшим голосом произнесла:
— Не сразу, но открылся. Как он меня убеждал, что не любит ее! Говорил, что я для него спасение, свет в окне. Все доказывал: без тебя я человек несчастный.
— Ах ты, батюшки, жалостью брал! — громко запричитала Евдокия. Но вдруг строго произнесла: — А у тебя голова должна быть на плечах. Что ты губы раскатала, поверила ему? Вы ж молодые теперь все насквозь знаете, неужели не догадывалась, что от этого дети бывают?