Нетудыхин долго молчал, потом сказал:
— Здесь совпала целая куча случайностей. Только по чьей же это воле из суммы случайностей вдруг образуется строгая закономерность, и мы существуем не вопреки, а в силу ее?
Она не нашлась, что ответить, и благоразумно промолчала. Не верила она ни в Бо-га ни в Сатану. Мир для нее существовал потому, что он существовал. Как данность, ко-торую бессмысленно было спрашивать, откуда она и почему появилась. Дитя двух ве-рующих народов разных исповеданий, ей суждено было вырастать и формироваться сре-ди народа третьего, который, будучи тоже верующим, на тот момент впал в атеизм. Но в отличие от Нетудыхина, Кока не вопрошала, не озадачивалась, не мучилась безответны-ми вопросами и считала себя реалисткой. Словом, она была равно далека от всех вероис-поведаний и не испытывала при этом никакой ущербности.
Подходили к главному входу кладбища.
Мне трудно передать то состояние, в котором оказался Нетудыхин, не обнаружив на кладбище могилы матери. Он замер, оцепенел в немом изумлении, когда понял, что случилось: на месте могилы матери произошло новое захоронение.
Могила была свежей, не осевшей. Некто Потураев Мокей Илларионович умер в этом году в марте 13-го дня. А рядом располагалась могила Еремеева Константина Ар-хиповича, которого Нетудыхин хорошо знал и у которого не раз мальчишкой выклянчи-вал махру. На могиле был водружен сварной крест из водопроводных труб. По этому кресту Нетудыхин когда-то ориентировался на могилу матери. Теперь к кресту была прикреплена табличка, удостоверяющая личность усопшего. Дядька Костя вернулся с войны без ног. Умер он весной 50-го, недели за три до смерти матери Нетудыхина.
Тимофей Сергеевич, ничего не говоря, разделил букет надвое. Часть положил на могилу дядьки Кости, другую — теперь уже на братскую могилу матери и Сапрыкина.
Кока видела, что с Нетудыхиным происходит что-то неладное, но молчала, боясь оказаться бестактной.
Он достал носовой платок, набрал земли с могилы, завязал и спрятал в карман.
— Пошли! — сказал он.
Она не выдержала, спросила:
— Что случилось, Тима?
— Могила матери — умерла.
— Как умерла?!
— Как умирают все на этом свете. Видишь, на ней похоронен какой-то Потураев…
— Но это же безобразие! — возмутилась Кока. — Как они посмели?!
— Кто — они?
— Ну, те, кто сотворил это безобразие.
— Им показали уже вырытую яму — они и похоронили. Кладбище многовековое — трещит от переизбытка могил. Вот и перепродают старые заброшенные могилы.
— Это надругательство над памятью умерших!
— Кому ты сейчас что докажешь!
— Тут есть на кладбище какая-то контора. Там, в том конце кладбища, — сказала она, указывая рукой.
— Ну, — сказал он неопределенно. — И что ты предлагаешь?
— Давай пойдем. Может быть, выясним, по какому праву они разрешили это за-хоронение?
— Ну, выясним. Они ответят: по праву забвения могилы. Что дальше? Ты что, думаешь, они станут выкапывать Потураева и перезахоронять его в другом месте? Это совершенно бессмысленно — воевать с мертвецами, — сказал он, но повернул все же в указанную сторону. — Контора их, сколько мне помнится, раньше находилась в городе. За храмом, внизу. Там надо было бы искать концы. Хотя похоронщики могли продать место и без ведома конторы.
— Но это же абсурд какой-то! — не успокаивалась она. — В конце концов, чело-век имеет право на место для своего погребения или нет?
— Должен иметь. Но за него, оказывается, тоже надо бороться.
— Господи, какой маразм!
Нетудыхин промолчал. У него самого было мерзко на душе. Но что он мог поде-лать в таком положении? Что можно было действительно противопоставить этой жесто-чайшей непреложности жизни?..
А налево и направо от них лежали и высились надгробья. В прощальных надписях живые заверяли умерших любить, помнить и скорбеть о них…
Неожиданно его осенила строчка. Он остановился, посмотрел на Коку совершен-но отсутствующим взглядом. Достал блокнот с ручкой, сел на подвернувшуюся вблизи скамейку. Быстро записал.
Кока, молча наблюдая за ним, вдруг поняла, что этот человек, если не сумасшед-ший, то уж наверняка одержимый. Его ничто не может остановить. Раз он в такой ситуа-ции способен себя контролировать и творить, то он полуживым, но дойдет до цели. И что этой своей непреоборимостью, быть может, он страшен.