— Я говорила, — хрипло шептала Черёмушина Валя на ухо Сазоновой Алёне. — я ей говорю: давай скинемся на пузырь водяры, у меня деньрождение, а она так говорит: типа, я с малолетками не пью.
— Так и сказала: с малолетками?! — ахнула Сазонова.
— Ну типа того… — туманно подтвердила подружка.
— Ну, б-дь! — мстительно заявила Сазонова. — В рожу бы ей съездить!
— Да в рожу что! — воодушевляясь идеей, воскликнула Черемушина. — Ей надо по почкам врезать пару раз! Мой парень говорил, что пара пинков по почкам — и всю жизнь будет работать на лекарства!
— Круто! — с восхищением прониклась перспективой Сазонова, у которой не было своего парня, и нечем было лишний раз козырнуть перед подружками, когда они за школой курили дешёвые сигареты и пили баночное пиво.
Это были очень занимательные тусовки, которые поднимали восьмиклассниц в собственных глазах. В своей сбитой, тесной стае они играли друг перед дружкой роль прожжённых жизнью крутых девиц. Именно там, в практически безлюдной зоне за школой, скрытой от жилых домов рядом разросшихся тополей, кипела настоящая, взрослая атмосфера. Там можно было посидеть со взрослыми парнями, которые контролировали улицу, как настоящие крутые пацаны — не то, что эти хилые, наивные одноклассники! Там, солидно перхая прокуренным нутром, девочки снисходительно рассказывали друг дружке о своих парнях. А те, кто не имели такового, с завистью слушали более продвинутых на сексуальной ниве подруг. Всё было круто.
***
Наташа не спешила.
— Эй, Малюта! — тихо звала она по углам. И нашла. Таракан вылез и зашевелил усами.
— Говори быстрее, чего надо?! — нахально заявил он. — А то у меня учения!
— Тебе голос нужен для солдат? — со смехом осведомилась Платонова. — Что это за марш такой без песен?!
— А ты что, Платонова, умеешь, что ли?! Разве ты волшебница?! — не поверил таракан.
— Будешь спорить — я пошла. — оборвала его Платонова. — Мне ещё надо тряпку намочить.
***
Вторая смена благополучно закончилась, и ученики разбрелись по домам. Школа готовилась к ночному покою — гасился свет в классах, запирались двери. Проверялись все выходы из школы, включалась сигнализация. Наконец, и последние припозднившиеся учителя уходили из школы — неохотно покидали гостеприимный кабинет физики трое приятелей: физик, завхоз и физрук. Оставался только ночной сторож.
Пенсионер Иван Романыч был себе на уме и особенно ни с кем и ни о чём не распространялся — боялся потерять работу и угодить в одно нехорошее заведение.
Жизнь не больно баловала Ивана Романыча: тяжёлые послевоенные годы, голодное детство, служба в Вооружённых Силах, а потом лет десять он мотался по заводским общагам — парню из деревни трудно приобрести городское жильё. Нашёл себе такую же деревенскую девчонку, женился, и получил комнатку в общаге. Иван думал, что это счастье — своё жильё в городе. Так они прожили много лет, детей не заимели.
Потом грянула перестройка, а за нею и гласность — вместе со всеми Иван радовался и говорил мстительные слова на оборонку: вот, вояки, получили своё!
Тогда было новое и пьянящее время неограниченной свободы информации, и советские граждане буквально упивались обильно открывшейся правдой. Им объяснили, что все беды страны от чрезмерных вложений в вооружение и оборону. И Иван злорадствовал над соседом по общежитию Петром Савосиным, когда тот в неделю лишился своего привилегированного положения оборонщика и ходил с круглыми от изумления глазами:
— А ты что, Петька, думал, вечно вы на нашем горбу жировать-то будете? Вечно вам кормушка? Отплакались тебе, Петька, наши слёзки! Накось, выкуси нашей-то житухи!
С тех пор Иван и Пётр стали непримиримыми врагами. Перестройка канула в вечность, про кровопийц-оборонщиков скоро все забыли — настали новые времена: инфляция стремительно съедала все накопления. За битвой с жизнью Иван не заметил как похоронил свою Валюшу. А потом общагу расселили по мелким коммуналкам, и Романычу опять не повезло: он оказался в одной квартире со своим давним идейным врагом — Петром Савосиным.
Настала подлинная чернота: мизерная пенсия и комнатка в четырнадцать метров. А у Петра нашлись какие-то привилегии — получил он и пенсию побольше, и комнату побольше — двадцать метров. Кухню поделить они так и не сумели, и каждый готовил у себя в комнате на электрической плитке, хотя за газ платили пополам. И ванной ни тот и ни другой нормально пользоваться не могли — всё цапались по поводу уборки.
Думал Иван, что хуже уже некуда, а оказалось — ошибался. Петро, гад, отправился жить в деревню, а свою комнату сдал азербайджанцам, что торговали на рынке. Вот уж где Романыч света белого не взвидел! Азербайджанцы комплексами не страдали — заняли и кухню, и ванну, и в туалете постоянно кто-нибудь курил. Пустил Петька на постой троих, а ночевала целая кодла — человек тридцать валялись вповалку на полу. На кухне вечно что-то варится и жарится, сушатся носки над газом. В ванной они складывали свой товар — овощи и фрукты — отчего по дому стали бегать тараканы. Вечно музыка доньжит ихняя, азербайджанская. Орут, гогочут всю ночь, играют в свои нарды. Потом и баб стали таскать. А за электричество не платят!
Иван ходил плакаться участковому, да куда там — всё куплено у этих! Короче, жизни у пенсионера не стало — ни пожрать, ни поспать, ни помыться. Но тут подвернулась хорошая работа: сторожем в школе ночью. Ох, это была удача! И подкармливали его в этой школе, и с собой домой кое-что перепадало. И поспать тебе в тишине, и телевизор в канцелярии смотри — не хочу! И просторно-то — гуляй себе по этажам! Теперь Иван домой только днём приходил — поспать. А электричество вообще отключил себе — написал заявление в ЖСК, пришёл монтёр и срезал провода. Пускай теперь одному Петру платить за электричество — вот обрадуется, когда получит счёт!
— Ну что, Иван Романыч, закрываем. — сказал завхоз свою обязательную фразу.
— А закрывай, Сан Саныч. — приветливо отозвался сторож. Он уже предвкушал ночное спокойствие, передачу по телевизору, холодный ужин и сон под телогрейкой.
Захлопнулась входная дверь, зажёгся над ней огонёк, слабо освещая полутьму большого вестибюля. Иван Романыч торжественно пошёл в обход своих ночных владений.
— Тихо, Романыч, смотри под ноги! Мы тут маршируем!
— Смотрю, Малюта, смотрю. — миролюбиво отзывался пенсионер. Он осторожно шёл со своим фонариком вдоль стены, чтобы не помешать маршевым манёврам тараканов. Те молодцевато двигались стройными рядами по рекреациям второго этажа.
— Шёл комар по мостовой! — звонко завёл Малюта.
— Хэй-хой! Хэй-хой! — дружно отозвались тараканы.
Полюбовавшись на вооружённые силы, Иван двигал дальше — на третий этаж, раскланиваясь по пути с шишигой.
Странная животная по ночам бесцельно шлялась по школе, произнося вслух отрывки из учебников и декламируя для собственного удовольствия сочинения учащихся.
— Вот из ё нейм? — недоумённо спрашивала себя шишига.
— Май нейм из Джон. — уверенным баском отвечала она сама себе.
— Как дела? — спрашивал шишигу сторож и получал в ответ пространный монолог:
— Дегенерация часто связана с переходом к сидячему или паразитическому образу жизни. Упрощение организации обычно сопровождается возникновением различных приспособлений к специфическим условиям жизни. У свиного цепня, лентеца широкого и других червей — паразитов человека — нет кишечника, слабо развита нервная система, почти отсутствует способность к самостоятельному передвижению. Наряду с упрощением организации эти животные обладают присосками и крючками, при помощи которых держатся за стенки кишечника своего хозяина. Они имеют сильно развитые органы размножения и отличаются огромной плодовитостью, что обеспечивает сохранение вида и рост его численности.