— А имён их ты не услышал? — остро поинтересовался Долбер.
— Нет. — покачал головой Фазиско. — Я не выдержал, это нелегко. Орорум давит, он угнетает.
— Тогда я попробую. — поспешил занять место Долбер.
Он тут же забрался на сидение, так же положил руки на подлокотники и закрыл глаза. Лён с сомнением смотрел на него, поскольку подозревал, что Долбер тоже не прочь объявить себя королевским сыном.
Как и Фазиско, Долбер тут же почувствовал дурноту. Долго он не выдержал и вскоре сполз с сидения.
— Нет, я не принц. — ответил он на расспросы товарищей.
Но, кое-что Орорум ему открыл. Долбер вспомнил, что до жизни у Фифендры он был крестьянским сыном. Отец его был человеком жестоким и однажды наказал ребёнка за то, что тот играючи спалил сарай со свиньёй. Мужчина отвёл сына в ведьмин лес и бросил, а там уже его и приютила Фифендра, вырастила в справного парня и пристроила в хорошие руки. Вот почему у Долбера не оказалось никаких магических способностей — причина, по которой его отвели в лес, была иная — обыкновенная человеческая жестокость.
— Только имя моё оказывается, вовсе не Долбер. — с удивлением признался он. — Камень сказал, что раньше меня звали Александер, а Долбером меня назвала Фифендра, когда не обнаружила во мне толка.
— А ты, Лён? Решишься? — спросил Фазиско, с интересом глядя на молодого мага.
— Я ничего не забывал. — ответил тот. — Забвение, насланное Фифендрой, прошло само собой.
— Смотри, пожалеешь: был у Орорума и не спросил. — предупредил Фазиско.
Тогда Лён нехотя забрался на каменное кресло. Не очень ему нравилась эта затея — не терпелось пуститься в путь, найти Лембистора и избранника Жребия. Может, это будет достаточно плохой человек, чтобы его не жалко было отдать демону.
Виски слегка сдавило, а воздух сделался тяжёлым. Перед глазами вдруг вспыхнула картина: как будто Лён идёт по прекрасному замку, похожему на счастливый сон. Ступени словно торопят его, так что он не успевает даже разглядеть, что по сторонам — только остаётся ощущение чего-то необыкновенного. Но вот приближаются широкие створки двери, целиком вырезанной из полупрозрачного нефрита. Сами створки похожи на крылья бабочки, а проём двери весь обложен самоцветами. Открылись двери, и в глаза Лёну ударил нежно-розовый поток утреннего света. Да, утреннего, потому что когда он двигался по коридору, то за его широкими окнами пламенела ранняя заря. И вот он входит в небольшое круглое помещение, оглядывается и видит, что дверь таинственно исчезла. В комнате вообще нет ни входа, ни выхода — только четыре высоких прямоугольных витражных окна, а в центре стоит золотисто-розовый камень. Но Лёна больше всего интересуют окна. Витражи содержат изображения человеческих фигур, и выглядят они настолько натурально, что кажется, изображение смотрит на гостя странного дворца.
Вот Лён подходит и протягивает руку к первому из них. Пальцы касаются прохладного стекла, и человек на витраже вдруг приходит в лёгкое движение: он смотрит на Лёна ярко-синими глазами и чуть улыбается. Его волосы кажутся седыми, но на самом деле они — пепельные. На человеке красивая одежда и плащ из черно-бурой лисицы. И Лён вдруг понимает, что видит не кого иного, как Гедрикса! Говорящий-Со-Стихиями! Но его уже влечёт ко второму окну.
И второе изображение ему знакомо. Он помнит этот лазоревый кафтан с широкой вышивкой серебром, эти волосы цвета терракот, эти васильковые глаза. Да это же царевич Елисей! Он смотрит на Лёна и во взгляде царевича возникает узнавание. Он помнит Лёна! Он тоже говорил к стихиям! Ветер, Солнечный свет и Месяц — вот те, кто откликался на зов его!
А вот и третье окно. Кто же в нём? Неужели Иван-Коровий — Сын? Но нет, там изображён кто-то незнакомый. Глаза у него не синие, а цвета дикой вишни, прекрасные волосы — ярко-каштановые. Одет он не в синее, не в чёрное, а во всё коричнево-красное, словно источает огонь. Он всматривается в Лёна, словно хочет понять, кто перед ним. Но Лёна уже влечёт к четвёртому окну. Он снова видит фигуру, но не успевает рассмотреть — ему вдруг делается плохо. Его душит что-то, воздух сделался тягучим, виски ломит так, что нет сил терпеть. Лён делает усилие и соскальзывает с кресла.
— Мы думали, что ты уж помер! — раздался в тишине взволнованный голос Долбера. — Зачем так долго терпел?
— Что ты видел? — с нетерпением спросил Фазиско.
— Не пойму. — ответил Лён, садясь и потирая ноющие виски. — Только это вовсе не прошлое. Я видел что-то непонятное.
Он не хотел рассказывать товарищам о своём видении и отделался общими фразами.
Три путника поспешили удалиться от Орорума.
— И что теперь? — спросил у Фазиско Долбер. — Вернёшься к своим родителям или будешь искать настоящих?
— Я отправляюсь в путь. — просто ответил тот. — Раз я принц, мне стоит поискать принцессу. Я верю в чудо и знаю, что найду свою судьбу.
В его простых словах было подлинное благородство, Ручеро так уверовал в судьбу, что даже манеры его изменились. От Орорума вышел совсем иной человек. Он больше не напоминал услужливого приказчика, а приобрёл свободные движения высокородного человека. Видимо то, что он увидел, перевернуло его внутренний мир.
"Да, Орорум — это далеко не шутка." — подумал Лён, вполне понимая такое преображение недавнего знакомца.
А Долбер-Александер как раз немного сник. Его надежда на благородное происхождение не подтвердилась. Надо же — подкинуть в лес ребёнка из-за дохлой свиньи!
Долина Орорума давно осталась позади, а вместе с ней и туманы. Теперь дорога была свободна и просматривалась далеко вперёд.
Леса Селембрис — есть ли что прекраснее и диковиннее их? Мощные громады, напоминающие застывшие морские валы густо-зелёного цвета. Величественные скалы, поросшие сосняком, богатырские дубравы, возвышающиеся на холмах. И реки — чистые реки, светлые русла, пышные берега. Как же хорошо тут, как необыкновенно чудно! Век не покидал бы я тебя, моя Селембрис!
Казалось, радостям пути не будет конца. Все трое прекрасно проводили время: охотились, купались, сидели у костра. Но вот дорога постепенно стала повышаться, уходить от реки и взбираться на крутой безлесый холм.
— Давайте осмотрим с высоты местность! — предложил Фазиско и первым поехал по тропинке.
Кажется, они опять забрались на скалу, только поросла она не лесом и даже не кустарником, а множеством мхов и сухих лишайников.
"Совсем как у Наганатчимы" — подумал Лён. Но воздух здесь был иной — гораздо легче и свежее.
— Вот это раз. — заметил Долбер. — Похоже, здесь когда-то было жилье.
Вершину холма действительно занимали грандиозные развалины. Камень давно обвалился, не оставалось ни одной целой стены, ни одной башни. Можно было только предполагать, как выглядели когда-то эти постройки.
— Нечего нам тут делать на ветру. — заметил Долбер, немного походив по развалинам. — Давайте возвращаться.
Но неугомонный Фазиско уже успел обойти бывший замок стороной и тут оттуда донёсся его крик. Товарищи поспешно бросились ему на помощь.
— Что это?.. — ошеломлённо проговорил Долбер при виде страшной картины.
Подоспевший Лён тоже испугался, а Фазиско вообще безмолвствовал.
На холме, в стороне от развалин, вросла в землю плоская наклонная скала, и вот в этой скале утопали, как в воде, три фигуры. Три девушки. Одна ушла в камень по пояс, вторая — по грудь, а третья — по шею.
Поначалу товарищам показалось, что это просто статуи, но тут крайняя — та, что погружена в камень по шею, открыла глаза, и троих путников пробрала дрожь. В её взгляде было страшное мучение, как будто она терпела пытку. Она едва ли осознавала, что видит перед собой людей. Глаза её некоторое время туманно смотрели вдаль, потом опять закрылись.
— Так они живые! — в ужасе воскликнул Долбер.