А вот живучесть корабля на море — именно корабля, а не команды — зависит от удачливости капитана. Вот и получалось, что пираты, многие из которых прошли обучение в тюремных университетах, ставили над собой в капитаны человека удачливого, то есть талантливого и честного. В книге Сабатини «Одиссея капитана Блада» тоже описан такой капитан. Он не уголовник, он — доктор. Но его, невиновного, суд безосновательно осудил на смертную казнь, которая была заменена на каторжные работы на тропических плантациях. Там, понятно, доктора встретила аномальная ненависть рабовладельцев. Доктор бежал. Деваться ему было некуда, ведь теперь любой государственный чиновник его бы повесил. Безопасны для доктора могли быть только пираты. А пираты сразу назначили Блада своим капитаном. Даже без проверки на море. И бригантина капитана Блада стала исключительно удачливой, а в команде царили принципы справедливости. Таким образом, пиратский капитан Блад — это точная копия правильного положенца!
Античное жреческое знание затемнено бездарными составителями справочников и энциклопедий. Но разобраться при желании и определённой настойчивости можно даже по этим справочникам, только думать головой надо побольше.
Символический козёл по античному жреческому знанию существует не изолированно, а в составе тёмного триединства — вместе с собакой и тритоном. Которое паразитирует на овцах отары. Значит, и в тюрьме должно быть понимание кроме козлов ещё и собак, и тритонов. Если обратиться к тюремной культуре всего лишь 150-летней давности, то в произведениях писателя Власа Дорошевича конца XIX века мы символических собак обнаруживаем. Но тритона в текстах Власа Дорошевича уже нет.
Шекспир, судя по специфическим темам его произведений, очевидно, сидел. И не просто, а невиновным. Более того, Шекспир явно был положенцем. Именно из-за этого обстоятельства, обходя агрессивные предубеждения ничем не интересующихся толпарей, он и скрывал своё настоящее имя, по тюрьмам известное. Укрылся за именем Шекспира вынужденно. Вот в произведениях «Шекспира», а им чуть больше 400 лет, мы уже и обнаруживаем тритона. Плюс к собакам и козлам. К примеру, в том же «Кориолане».
Плюс к прочему «Шекспир» выявил корни тюремной мудрости, поэтому в своих произведениях настойчиво отсылает нас к античной культуре. Добраться до глубин античной культуры лучше всего получится у того, у кого есть опыт пребывания в заключении именно невиновным. Тот же Юлий Цезарь, между прочим, фламин Юпитера с самой первой молодости, а вскоре и официальный Первосвященник, словом, выдающийся человек, одно время сидел у морских бандитов. Судя по косвенным признакам, у той команды пиратов положенца не было, вот они и скатились до уровня отморозков. А отморозки, как известно, своим беспределом мало отличаются от обычных тюремщиков.
Многие пытались постигнуть открываемые Шекспиром смыслы. Не меньшее число обывателей пыталось разобраться в сонме богов, которые, конечно же, не мужики и бабы, прогуливающиеся на облаках или Олимпе. Но без страданий, обеспечивающих проникновение к глубинам подсознания, у них не получалось ничего.
Не получалось, среди прочего, ещё и потому, что к мудрости они пытались подобраться школьными методами. Школьный метод известен: зубрёжка по параграфам, абзацам и главам. А ведь известно, что зубрилки, когда из учебных заведений приходят на производство, бессильны заученное применять. Есть, конечно же, иной способ учёбы. Меня этому способу научил мой первый тесть в период, когда я был зятем главного раввина. И этот способ я уже описывал в самой известной моей книге «Дурилка. Записки русского зятя главного раввина».
Главным раввином целого государства был дед моей первой жены. Он был ликвидирован во время немецкой оккупации. А вот его сыну, а моему тестю, удалось спастись. Ушёл пешком налегке. Он стал крупным учёным. Он говорил мне, что нет никакого смысла, читая учебник или научную монографию, вдумываться в смысл каждого абзаца. Лучше взять пяток монографий по теме, желательно разных авторов, и читать их запоем, не останавливаясь на отдельных абзацах. И читать таким способом до тех пор, пока что-то в голове не перещёлкнет и вдруг, как озарение, не придёт понимание. Вот после этого у понявшего и получается в данной науке постигать нечто новое.