Солдаты растерялись не на шутку. "Много ли нас!" - думали они. Разбежались. Пристав попробовал зарядить пушку сам. Ахнул и повалился в ужасе на пол. Солдаты приободрились. Подскочили к пушке, начали возиться около нее, попробовали даже стрельнуть, но ничего не получилось. Ядро не вылетало. Пристав плевался, пинал сапогом то одного, то другого стрелка.
А тут какой-то бурлак влез на нос расшивы и давай размахивать красной рубахой; орет на всю Волгу, дает сигналы.
Пристав с размаху ударился в него по-бычьи головой, сбил его за борт. Над головой прожужжала пуля. Снизу, со стругов, сыпалась страшная ругань. В ужасе распластался на палубе испуганный командир расшивы.
- Бей их, окаянных!.. Бей разбойников! - вопил он, барахтаясь на животе.
Приподнявшись и заглянув за борт, он увидел быстро подплывающие к расшиве еще новые пять стругов. Он вскочил и принялся как попало стрелять в эти струги.
Солдаты продолжали возиться около орудия, тщетно стараясь выстрелить. Что такое случилось с пушкой?! Не испортил ли ее пристав? Зарвались солдаты. Забыли даже, что вокруг идет пальба. Только когда один из них упал, убитый ватажниками, все они разбежались по разным углам палубы, улеглись ничком.
- Давай якорь! - ревело внизу множество голосов.
Пристав, стуча зубами от страха, дрожащею рукой заряжал ружье и снова стрелял без толку. Но вот впереди наперерез расшиве с того берега показались еще новые струги. Руки и ноги у пристава похолодели. Он понял бороться бесполезно. "Откуда эта чертова пропасть?!"
- Якорь! Якорь! - галдели ватажники.
Бурлаки вопросительно переглядывались между собой. Хриплые, злобные вопили внизу голоса:
- Кидай, сволочь! Хуже будет!..
- Бурла-а-аки!..
Вой ветра, рев воды, остервенелые вопли разбойников вывели бурлаков из оцепенения. Они быстро поднялись и побежали к якорю. Пристав, увидев это, подкрался к ним ползком, размахнулся и давай лупить бурлаков прикладом: "Иуды проклятые!" Ударил одного, другого, третьего, ругаясь всячески. Один из бурлаков все же ухитрился столкнуть пристава в трюм, вместе с его оружием. Икнуть не успел, как его уже на палубе не стало. Солдаты и бурлаки бросили якорь и крикнули что было мочи:
- Эй, не губите?!
- Примайте! Спускай канат!..
И кому бы пришло в голову спорить из-за каната, когда нужно свою жизнь спасать?!
- Сарынь на кичку!* - крикнул Михаил Заря.
_______________
* Ватага, на нос судна!
Около расшивы закопошились в волнах разбойничьи струги. Ватажники стали карабкаться по канатам на палубу, стиснув в зубах ножи. Поднялись на судно и есаулы - Сыч и Хайридин, а за ними и сам атаман.
Заря оглядел палубу деловито, по-хозяйски, и приказал привести к нему пристава. Бурлаки спустились в трюм, вытащили его оттуда. Волокли под руки. Он плакал, упрашивал отпустить его. Не губить.
- Куда плыл? - сурово спросил атаман.
- На Суру...
- Зачем?
- Ополчение собирает сергачский воевода...
- Какое ополчение?
- Христианские храмы, вновь строящиеся, защищать...
- Так ли? Смотри, в Волгу бросим! Говори правду.
- Воры с низов прибыли... разбойники...
И пристав завыл тоненьким голоском.
- Ну?
- Хоть убейте! Не знаю я ничего...
- А церковную рухлядь куда?..
- В чувашские и мордовские деревни...
Пристав совсем растерялся - он узнал атамана. Ведь это тот же самый подрядчик, которого он видел в Нижнем и который доставил Строганову соль.
- Где деньги? - строго спросил Заря.
- Нет их у меня... Берите все! А деньги я потратил в Нижнем... Ни копеечки нет!
- Где деньги? - Заря приставил к его лбу пистолет.
Пристав побелел от страха:
- Не губи души христианской, всю казну отдам. Не мои они! Губернаторовы.
- Эй, христианская душа! - крикнул ему цыган. - Скажи-ка нам, сколько ты загубил душ: христианских и не христианских?!
- Покайся, демон! - дернул пристава за чуб расстрига.
- Каюсь! Каюсь! - упав на колени, зарыдал он.
- Вставай!
Еле передвигая ноги, побрел он в трюм, сопровождаемый атаманом и есаулами. В сундуке нашлось и золото и серебро. В трюме было много мешков муки, круп, пороха, ружей.
Рувим, расположившись на одном из ящиков, усердно писал, а Турустан складывал переписанное в сторону для переноски в струги. Ватажники подшучивали друг над другом и, смеясь, принялись за работу.
- Дуван будет знатный... - радовались они, взваливая себе на спины мешки и поднося их к борту. Заботливо обвязывали веревками и с песнями спускали вниз, в струги.
Пока происходила перегрузка, атаман отбирал у солдат оружие, а у бурлаков - паспорта.
- Чтобы вы не бежали с судна да не известили кого, по простоте душевной не проболтались, мы вас всех свяжем. Таков наш закон. Души губить бурлацкой не будем. Живите и про нас поменьше болтайте!
Солдаты и бурлаки покорно растянулись на полу. Ватажники перевязали их.
Затем атаман и есаулы обсудили, что делать с приставом. Кто предлагал его утопить, кто зарезать, кто сжечь, а кто просто связать и оставить на расшиве, не убивая. Решили не губить.
- Помни, коли расскажешь кому о нас, - карачун тебе. Везде найдем. Нигде не укроешься! - заявил Заря. По его приказу пристава заперли на замок в "казенку".
Вход в трюм заложили досками. На палубе погрузка товаров и провианта закончилась. Пушку атаман также велел снять с судна. Выволокли и найденные в трюме ящики с церковной утварью. Поповские ризы и подризники убрали в струги, а чаши и кресты побросали в реку.
В одну из риз укутали убитого солдата.
- Жаль сердягу! За чужие грехи поплатился.
Сам атаман и другие ватажники подняли труп и бережно спустили в воду.
- Спи, брат, опочинься, ни о чем не кручинься... Все мы, кряхтя, живем. Ну а теперь, братцы, всяк в свой струг ныряй... Погостили на корабле - и довольно.
Уселись в струги. Атаман велел обрезать якорь.
- Пускай плавает на водах, яко Ноев ковчег! Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, боже! - перекрестил расшиву расстрига.
Теперь ватажники поплыли вниз по Волге к намеченному месту для зимовья - к Чертову Городищу, что пониже Васильсурска. После разгрома губернаторской расшивы оставаться в Татинце было небезопасно.
Заколыхалась и расшива и поползла стороною вниз тихо и неуверенно, одинокая и безлюдная среди волнующегося водяного простора.
В лодке атаман посмотрел книгу, в которой была переписана добыча.
- Зимовье будет безбедное... - с видимым довольством проговорил он, потрепав за вихор Рувима, которого полюбил за ум и трезвое поведение.
Ванька Каин сидел темнее тучи. Не нравилось ему все это. Вздыхал и говорил, не глядя ни на кого:
- Птицы божии и те воровством живут, а вы меня оттираете... Бог вас накажет. Нешто так можно!
Общее молчание было ему ответом.
XVII
25 апреля 1742 года в торжественной обстановке в Москве совершена была коронация царицы.
Ликовало дворянство. Ликовало духовенство.
Когда в Успенском соборе Елизавета стала на императорском месте, а выписанный ею в наследники из-за границы герцог Голштинский, переименованный в Петра, - на царицыном месте, - знаменитый оратор, архиепископ новгородский Амвросий, захлебываясь от радости, обратился к царице:
"Прииде, о Россия, твоего благополучия твердое и непоколебимое основание! Прииде крайне частых и весьма вредительских перемен твоих окончание и разорение! Прииде тишина твоя, благосостояние и прочих желаний твоих несомненная надежда!.. Церковь православная радуется, яко своего благополучия крепкую получила защитницу... Радуется и весь правительствующий синклит, что как чести и достоинства своего утверждение, так и живой образ милости и правосудия от нее восприемлет. Горит пламенем любви и несказанной ревности к своей природной государыне и все воинство, яко праведную за обиды свои в произведение рангов отомстительницу и мужественную в освобождении России от внутренних разорений героиню приобрести сподобилось. Радуются и гражданские статы, что уже отныне не по страстям и посулам, но по достоинству и заслугам в чины свои чают произведения"...