Наконец монахи не выдержали и тоже вскочили со своих мест и начали кружиться. Поднялся шум, смех, визг девушек.
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге в большой косматой шапке, какие носят в татарских горах за Доном, появился незнакомый человек. В руке громадный пистолет. И, несмотря на то что шея его была высоко окутана шарфом, так что лицо было почти закрыто, Филипп Павлович усмотрел знакомые черты, а когда зазвучал мягкий, насмешливый голос незнакомца, то у Рыхловского ноги подкосились и язык отнялся от страха. "Цыган Сыч? Да, да, да! Он!"
Наведя пистолет на собравшихся, Сыч с улыбкой сказал:
- Хлеб да соль! К самому веселью подоспел! - А затем обратился к Рыхловскому: - Вот, Филипп Павлыч, заставил ты меня, однако, пожаловать к тебе в гости! Много же лет мы не виделись с тобой, а поговорить не о чем. И что такое - объясни?!
Сустат Пиюков незаметно спрятался под стол. Федор Догада повернулся спиной к Сычу. Поп Иван с испуга стал креститься.
- Не думаешь ли ты, будто мы забыли тебя? Нет, не забыли. - Сыч надвигался на Филиппа. - Нет, не забыли.
Рыхловский затрепетал, попятился к двери, но только что он хотел шмыгнуть в нее, как прогремел выстрел, и он со стоном повалился на пол. Поднялась суматоха, визг, крики. Девушки одна за другой бросились вон из горницы. Старец Варнава пополз к двери, тоже намереваясь изчезнуть, но его настиг Сыч.
- Стой! - крикнул он. - Это твои писульки о святом разбойнике Давиде?!. Атаман! Покинул своих! А вы его в святые за это! Так вот же тебе за твоего святого Давида!
Другим выстрелом Сыч прикончил и Варнаву.
Остальные все разбежались. Одна Мотя подошла к цыгану и взволнованно сказала:
- Подожди, я оденусь.
- Скорее. Кони ждут.
Испуганно прижалась она к цыгану и, указав на убитых, попросила его оттащить их в сторону от прохода. После этого она скрылась в двери. Цыган сел за стол и допил из кувшина вино, насмешливо оглядываясь кругом: "Ишь, как зажил кунавинский кузнец!"
Через несколько минут Сыч и дожидавшийся его в саду Турустан, а затем Мотя, сели на коней и помчались вон из Рыхловки.
IX
Два заброшенных просторных дома в лесной глуши около села Никольского - Керлей тож - заняли ватажники. Привели их в порядок, отеплили, поставили стражу. И назвали "Оброчная слобода". Сыч стал полновластно управлять ею. Зажили тихо, домовно. Свадьбу тайно сыграли - женили Турустана на дому у родителей Моти. В число гостей попали и Сыч с Рувимом. Невеста появилась позже. По мордовскому обычаю ее внесли на руках в дом. Закон требовал, чтобы жених без оглядки убегал в это время в церковь, где и происходило венчание новокрещенцев; из церкви жених опять-таки должен был сломя голову бежать домой и прятаться в клеть. Все это с большим усердием и проделал Турустан, очень насмешив Сыча и Рувима. Бегал он, как чумной, красный, весь в поту. На пиру и поп Макеев погулял на славу, и Федор Догада, и Несмеянка. Было весело. На окраине села по снегу в дозоре бродили остальные ватажники, охраняя гуляющих на свадьбе людей. Поп Иван не узнал цыгана Сыча. Напившись, стал ругать епископа, а затем вспомнил о Рыхловском:
- Слава тебе, господи, что нашелся добрый человек, отправивший его к дьяволам в ад... - широко перекрестился отец Иван. - Еще бы надо тут двоих, бог с ними!.. И Варнаву так и надо!.. Легче дышать на Руси стало. Бог с ними!
На Несмеянку он грозился пальцем и говорил:
- Думаешь, не знаю?! Все знаю. Под рождество кто отнял у меня в лесу мордовские подарки? Ты.
Цыган Сыч рассмеялся:
- Вот и ошибся, батя! Не он, а я...
Поп долго всматривался в цыгана.
- Нет. Не ты! - сказал он. - Да ладно, я не обижаюсь. Насмехайся!
- Не слышал ли ты чего о разбойниках? - спросил Несмеянка.
- Вот им скоро покажут! - угрожающе метнул бороденкой поп Иван. - Я слышал, губернатор облаву готовит... Перепугались помещики после убийства Филиппа, а епископ, говорят, так рассвирепел, что сам хочет сюда с солдатами ехать... Ой, что будет! Батюшки! Старца Варнаву, считает он, убила мордва... Ой, дела будут!
Так и не понял Макеев, что гуляет на разбойничьей свадьбе.
Ночью Турустан увел свою молодую жену на заставу. В деревне было опасно оставлять Мотю, а тем более оставаться самому. Ватага в торжественной тишине, ночью, на конях провожала на хутор Мотю, ехавшую верхом рядом с Турустаном и Сычом.
- Аде ервэне оцо кишнь панима, пси ламинь пидимо!* - сказал Несмеянка, тоже сопровождавший молодых в Керлей.
_______________
* Иди, невеста, большой хлеб печи, горячи щи варити! (мокш.).
Мотя стала хозяйкой в Оброчной слободе. Она готовила вкусную похлебку из грибов и кореньев, которыми снабжали ватажников мордовские деревни, чинила их одежду, а по вечерам пела им старинные мордовские песни.
Несмеянка стал часто бывать в Оброчной; целые дни иногда проводил у ватажников. Он заботился о них как о своих детях. После свадьбы Турустана он привел как-то раз в Керлей своего друга, деда Ивана Рогожу, который по просьбе молодых спел им под струны кайги песню.
Теде веде
Садонь мазысь эзь кирдевть;
Теде веде
Садонь мазынек ливтязь тусь.
Кува ливтясь - пух нолдась,
Кува ливтясь - толгат тувць.
Сонзэ мельга минь сынек,
Сонзэ следга панинек*.
_______________
* "В эту ночь из сада наша пава улетела, в эту ночь краса нашего
сада улетела. Где она летала - пух пускала, где она летала - перья
роняла. За нею мы пришли сюда, по ее следам пригнали мы".
Старик играл, и слезы текли у него по щекам, хотя он и улыбался. Несмеянка понимал Ивана Рогожу, и от этого лицо его было сурово. (Обоих сыновей убили у старика на войне, а жена умерла с горя о них.) Рувим задумался об отце, о сестре, слушая унывные звуки кайги, Несмеянке жаль стало Турустана. Как хрупко, как ничтожно счастье его!
Но сам Турустан был счастлив. И в то время, когда Сыч и другие ватажники провожали Несмеянку обратно в Сарлеи, он бойко запел в ответ на песни Ивана Рогожи:
Вай пасиба, пасиба!
Пасиба пазнэнь паронень:
Пиже човоргать сия юткс,
Дуганок човоргать минек юткс,
Мои човоргадынь од родняс,
Апак содак ломань юткс*.
_______________
* "О, спасибо! Спасибо богу доброму: серебро смешалось с медью,
медь смешалась с серебром, сестрица смешалась с нами, я смешался с
новой родней, с незнакомыми людьми".
Все сначала насмешливо переглянулись между собою, а потом рассмеялись.
- Без вина хмельной! - покачал головой Несмеянка.
- Что ему! - причмокнул Сыч, кивнув в сторону Моти.
Турустан будто не слышит, но когда после этого его слуха коснулся разговор между Несмеянкой, Сычом и Рувимом, который они вели в сенях, то беспечность с него мигом слетела.
- Управляющий царевича Бакара князь Баратаев вчера призвал Федора Догаду и Тамодея к себе и прочитал письмо епископа. В том письме приказ о разорении татарских мечетей и о понуждении мордвы и прочих иноверцев к обязательному крещению... Епископ требует, чтобы светская команда помогала попам и монахам обращать в православие язычников. Говорят посадские, что из Москвы солдат высылают, чтобы мордву бить. Поп Иван не зря болтал на свадьбе у Турустана: что-то готовится. Быть грозе!
- Какой же ответ дали Догада и Тамодей князю? - спросил Рувим Несмеянку.
- Тамодей сказал, что мечетей у нас нет и приказ тот к нам не подходит, а креститься в православие заставить насильно мордву нельзя. И дабы убытка не было царевичу от сего несогласия с духовною властью, надлежит просить царевича не допускать духовных отцов к устроению смуты среди мордвы и иных народов, живущих на Волге, на Суре и на Кудьме.