В это время приполз ватажник, видевший бой мордвы с солдатами.
- И-их, братушки! Десятков шесть, почитай, полегло у ручья.
- Доколе же нас гнести будут?! Владычица! - вздохнул беглый поп. - Не видать мне больше солнца красного. Прощайте, ласковые глазыньки!
- Не скули! - зыкнул на него дьякон. - Послать бы тебя под Минихом да на татар или турок... Поучился бы! Хлебнул бы горя!
Затишье становилось зловещим. Подул ветерок. Надвигался сумрак. Солдатский стан притаился за холмом.
Защелкал соловей в роще. Золотыми цветочками усеяли звезды небо. Иван Рогожа тихо, старческим голосом, напевал под струны кайги:
...На горах то было, на горах на Дятловых,
Мордва своему богу молится,
К земле-матушке на восток поклоняется...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ночью в Нижний, в кремль, примчался верхом на лошади, растрепанный, без шляпы, поп Иван Макеев:
- Горе нам!.. Немало полегло солдатушек!.. И пушку бросили!.. Отступили они в страхе господнем в лес. Язычники взяли верх... Разбойники пришлые помогли им... Ой, ой, что-то будет?! Теперь всех нас перебьют, злющие они! Дьяволы! Настоящие дьяволы!
Епископ, выслушав попа, спокойно спросил:
- Одна ли языческая мордва?
- Нет. Новокрещенцы такожде.
- А наши русские мужики есть?
- Многих сел и деревень. Особливо - монастырские.
- Чуваши есть?
- И чуваши.
- Татары? Черемисы?
- Не видел.
- Православному духовенству надлежит разъединить их... Непристойно нехристям дружить с иноверцами... Непристойно русскому идти против русского...
Сеченов собрал своих проповедников на большой тайный совет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В Терюшево с поля битвы явился раненый ватажник чувашин Буртас, силач, убивший кистенем двух налетевших на него драгун. Один из них все-таки успел рассечь ему саблей плечо. Буртас был велик ростом и охоч на разговор. Он рассказал, как разбили губернаторское войско.
Терюханские старики и женщины слушали рассказ чувашина со страхом, не зная - радоваться им или плакать. Добро их было увязано и лежало на подводах. Не верилось в победу мордвы. Несмеянка посоветовал терюханам быть на всякий случай наготове. Так и этак - всем придется двинуться в леса... Придется сидеть там, захватив с собою хлеба и оружие... А впереди будет видно. "Чего-нибудь да добьемся, - говорил вождь терюхан, - не пройдет это даром!"
Подыскали в лесу и места, куда прятаться, и обсудили, как жить там. Время теплое. Весна. Не страшно!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Юнгера трясла лихорадка, холодный пот катился градом. Разбитый отряд его собирался по одному человеку на поляну того самого леса, откуда так бодро выехал он на своем коне утром. Позор! Может быть, застрелиться? Но чем же он, Юнгер, виноват? Ведь никто же не знал сил противника! Даже сам губернатор. Даже епископ, имевший стычку с мордвой. И тот и другой говорили с презрением о мордве, считая ее ничтожным противником. Уж кто-кто, а епископ, потребовавший у губернатора военной помощи, должен был сказать, какие силы нужны для подавления мятежа. Один полковой командир оказался прав. Он твердил одно и то же: "Сия сарынь отчаяннее и храбрее солдат". Чем же теперь виноват он, Юнгер?! Может быть, тем, что он немец?! Да! Это самая страшная вина его теперь.
Юнгер позвал к себе своего верного ординарца и при свете горящей еловой лапы написал: "Высылайте подмогу! Бунтует не только мордва, но и старые закоренелые русские идолопоклонники, говор многих из них ярославский, суздальский, но не местный..."
- Лети! Прямо к губернатору!
Ординарец, убрав записку в карман, помчался по проселку в Нижний.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Печально провели эту ночь терюхане. Рыли ямы и хоронили в них убитых своих и солдат. Раненых перевязывали, отвозили в деревню. Выли женщины. Среди женщин была молчалива одна Мотя. Она ведь и сама устала, валилась с ног.
Несмеянка руководил отправкой раненых по деревням. Усердно помогал ему опытный в этих делах дьякон Никитин. Пусто как-то стало на душе у Сыча, у Хайридина и у других ватажников после того, как похоронили Рувима. Мотя нарвала цветов и усыпала ими место, где схоронили его... Иван Рогожа, проведя по струнам кайги, печально запел над его могилей:
Хоть с-под кустика приди да серым заюшком,
Из-под камушка явися серым горностаюшком,
Появись, приди, надежная головушка...
XXII
Губернатор и епископ собрали все силы, чтобы побороть мордву. Распространился слух, что терюхане, соединившись с бунтующими крестьянами и разбойниками, двинулись к Нижнему. Посадские начали прятать свое добро, чтобы не досталось бунтовщикам. Казанский губернатор писал Друцкому, что по распоряжению правительства он готовит облаву на "воров, засевших в Чертовом Городище". Жалобы Друцкого Сенату не прошли даром.
Обо всем этом стало известно атаману Заре на пути в керженские скиты, куда он отправился, чтобы всерьез поговорить со скитниками о письме Анфиногена. В Васильсурске на пристани проболтался пьяный губернаторский переписчик.
Михаил Заря задумчиво глядел на могучую Волгу, вдыхал в себя тепло и радость солнечного большеводья, орлиным взором окидывал высокие берега и сосны, склонившиеся над полой водой. Боевое сердце его наполнилось гордостью и отвагой... Губернаторские угрозы - для него не новость.
- А не согласятся старцы... не поднимут на Керженце своего голоса, как было при Петре, спустимся на низовье... Отдохнули там от нас воеводы. Напомним снова о себе. Не унывай, Вася. Чего губы надул? Поживем еще! Повоюем! - сказал он своему гребцу, темно-коричневому угрюмому иноку.
Вася усердно взмахивал веслами, избегая взглядов атамана Зари. Ему не хотелось говорить. Тюрьмы да монастырские застенки отучили его от разговоров. Да и не особенно верил он в то, что на Керженце могут вернуться прежние времена.
- Убивать якобы грешно, - задумчиво говорил атаман, - и в Евангелии сказано "не убий", однако ни у англиканов, ни у французов, ни у немцев, ни у наших россиян воинственность не ослабела от того. Я давно понял истинную политику вельмож. В Польше у иезуитов многое узнал. Иезуиты говорили мне: "Разве мы виноваты, коли христиане в своем благочестивом рвении способны более пламенеть ненавистью, чем возвыситься до всепрощения?" А разве православные попы лучше иезуитов?
Из его слов далее выходило, что керженцам надо, кроме молитв и псалмов, вооружиться храбростью и взять в руки меч, ибо даже у самого архангела Михаила - в руках меч, которым бог повелел ему разить врагов.
Проводником по Керженцу взялся быть бородатый Вася. Он хорошо знал все уголки. Еще во времена Питирима он жил в этих лесах; помнил и самого вождя керженского раскола - диакона Александра, был даже в Нижнем на площади, когда диакону рубили голову и жгли обезглавленное тело его.
- М-да, - сказал недовольно Заря, войдя в лес, - плохо им жить... Простора мало. В таких местах у людей стесненные души, и воздух здесь благовонный, ладанный, обманчивый.
В Шарпанском скиту, чудом уцелевшем вместе с Оленевским скитом после разгрома епископом Питиримом девяноста четырех скитов, люди оказались действительно робкие, забитые. Они долго не решались впустить к себе атамана с его помощниками, и, только когда изнутри к воротам подошел диакон Артемий, старый товарищ бородатого Васи, путников впустили в скит.
- Доложи! От братьев из Стародубья послание. Важное дело, заторопился Михаил Заря. Старец схватил письмо с большой спешностью.
- Подождите здесь, - сказал он и побежал в келью настоятеля скита.