Помнится, они всегда дышали вместе – она и её дом. Дом просыпался вместе с нею: вот она открыла глаза и, пристав с кровати, ищет тапки, свесив бледную ногу, ступня опасливо касается холодного пола, и шторы на окнах чуть шевелятся, будто приветствуя её и новое утро. Потом следовала утренняя обыкновенная суета, чай, варенье, раздавался стук в дверь, и заходила какая-нибудь клиентка, раздевалась за ширмой и примеряла шёлковое платье или шерстяной брючный костюм. И дом стыдливо отворачивался, молчал и уходил в себя: он не любил чужих людей, лишь мирился с их приходом, и с облегчением выдыхал лишь вечером, когда уставшая после рабочего дня молодая женщина или почтенная мать семейства, заправив под беретик кудряшки, что выбились из причёски во время примерки, выходила за порог, подгоняемая закрывающейся дверью. И снова чай, уже вечерний, с мятой или мелиссой («для лучшего сна, а то опять просидишь всю ночь над книгой, а на уроках будешь носом клевать»), замедление ритма, жёлто-розовый свет ночника в комнате бабушки, кот мурлыкал на кресле у ширмы.
У умиротворения и покоя есть запах, цвет и звук.
Глава 7. Приближение
- Пан, позвольте взять у вас интервью, - красноволосая журналистка беспардонно преградила путь Матею, подсовывая под нос синий микрофон.
Вот же привязалась, да ещё и лицо какое лисье, от такой просто так не сбежишь. Но попытаться стоит.
- Простите, я спешу, - Матей попробовал обойти её справа, но оператор с камерой наперевес придвинулся поближе к жертве живой стеной и угрожающе нацелил объектив камеры, будто дуло ружья. В полированном пластике Матей увидел своё отражение: странно вытянутое лицо, прядь волос выбилась у виска.
- Мы не займём много вашего времени, просто вы нам по типажу подходите, - затараторила красноволосая, и принялась оправдываться, - я почти полчаса караулю молодого мужчину, сплошь девушки да школьники сегодня на улице, да и туристы лезут в камеру, гогочут что-то на разных языках, не понятно, чего хотят.
Журналистка сделала печальное лицо, молитвенно сложила ладошки, зажав между ними микрофон:
-Очень вас прошу, пара вопросов и вы свободны. Зато потом по телевизору себя увидите.
«Которого у меня нет», подумал Матей, но вслух не сказал. Препираться – дольше будет, легче уже отмучаться и идти своей дорогой.
- Хорошо, только быстро, - сдался он.
Девушка оскалилась в камеру ядовито-алыми губами, оператор подобрался ещё ближе.
- Скажите пожалуйста, что вы думаете о безопасности в Праге? Чувствуете ли вы себя защищённым?
Что ж, Матею уже приходилось давать интервью в бытность обучения у пана Апхольца. Часто после особенно удачных выступлений на масштабных мероприятиях, где обязательно появлялись пресса и телевидение, журналисты присматривали какого-то особенно понравившегося юного музыканта и усердно его допрашивали: «а тяжело ли играть на флейте?», «как относятся твои родители к увлечению музыкой?», «а каково это, в столь юном возрасте так виртуозно владеть инструментом?». Чаще всего выбирали девочек – ангелоподобную Кристу или похожую на шалопайку Дагмар, но пару раз доставалось и Матею. Отчего-то пан Апхольц, хоть и видел, что Матей отнюдь не в восторге от столь щедрых проявлений интереса к его персоне, не старался его от этих интервью оградить.
- Возможно, в будущем тебе понадобится общаться с прессой, уметь держать лицо, - сказал он однажды, когда Матей попросил его в таких случаях проталкивать вперёд девчонок. Им нравилось крутиться перед камерой, а потом ждать, когда же покажут ролик с интервью в новостях, и обзванивать всех родственников до седьмого колена, чтобы они поскорее включили телевизор, ведь там вещает восходящая музыкальная звезда. – Главное, не показывай, что ты волнуешься, говори так, как думаешь. Любая фальшь видна на экране.
Впрочем, у Матея был преданный зритель – бабушка. Пусть у неё не было телевизора, но она приходила к родителям в квартиру и, с законной чашкой чая в руках, ждала репортажа из Пражской оперы или Рудольфинума*, где сначала рассказывали о своих впечатлениях о прошедшем вечере маститые оперные певцы и музыканты, а потом и юные дарования. Матей старался уходить в свою комнату и не смотреть на себя на экране: уж больно испуганным и сосредоточенным он выглядел, голос звучал глухо и чуждо, будто не его собственный. Такая перемена пугала, он казался карикатурой на самого себя.