Он пришёл нескоро, видимо, на следующий день. Она успела слегка подремать (а может быть и не слегка), спина затекла, лейкопластырь на животе начал отклеиваться и рана ощутимо опухла, побаливала. Он принёс поднос с едой и салфетки. Выглядел он скверно: кожа вокруг глаз воспалилась, покраснела, словно он не спал несколько дней или сильно тёр глаза. У Кристы такое бывало в апреле, когда цвели вишни и Петршинский холм казался облаком, невесть как опустившимся на землю, вот-вот улетит обратно. Только тюремщик не был похож на аллергика.
- Это правда. Когда я случайно увидела твоё лицо, после того, как напала на тебя с цепью, оно показалось мне очень знакомым. И я долго пыталась вспомнить, кто же ты. Но безрезультатно. Я не помню ничего.
Теперь она говорила медленно, слова вязли во рту, словно не хотели покидать её.
Он подошёл поближе и сел на пол возле кровати. Он смотрел снизу вверх, и в его взгляде появилось что-то новое, доселе невиданное там ни разу: какая-то суровая, ледяная решительность, которая придала лицу более приземлённое, осмысленное выражение. Светлые глаза разглядывали Кристу так пристально, что она почувствовала себя зверьком в зоопарке.
- Когда ты сказала это, сначала я не поверил тебе. Но потом понял, что ты не врёшь.
Криста поёжилась под тяжёлым взглядом и, опустив глаза, постаралась выудить из памяти мальчика со скрипкой. Образ сильно потускнел и истрепался с тех пор, как она обрела его, но ничего, кроме него, у неё не было. Остались лишь карандашные чёрточки, абрисы, солнечный свет потерял теплоту и яркость, лицо мальчика потеряло черты, оттенки глаз и волос выцвели, посерели.
- Мне удалось лишь вспомнить, что ты играл на скрипке. Был солнечный день, на смычке играли блики, из окна за твоей спиной бил свет.
Он слегка нахмурился. Помолчав несколько мгновений, он всё же спросил:
- И всё? Только этот день? Больше ничего?
Встав на колени, он опёрся на край кровати и поднял голову, смотря в глаза Кристе. Как бы ей не хотелось отвести взгляд, она просто не могла этого сделать. В этой его позе было что-то молитвенно-обречённое, он глядел на неё так, словно от её ответа зависело что-то важное, жизненное.
Когда-то давно, в детстве, она ходила в храм с бабушкой. Бабушка жила в Кутна Горе – городке, что когда-то даже был чешской столицей, но со временем уступил пальму первенства Праге. Именно там, в храме святой Барборы, маленькая Криста увидела, как молятся люди, как они смотрят, воздев взгляд вверх, под купол с разноцветными гербами, на кого-то невидимого и равнодушного, молят о лучшей доле. Что-то столь же обречённое, но не лишённое надежды скользнуло в зрачках того, что стоял на коленях перед ней.
Она устала. Она смертельно устала. Раньше бы она, нащупав в нём слабину, попробовала подыграть ему, постаралась вызнать больше о том заветном дне, о котором он так спрашивал. Ведь предельно ясно, что тогда произошло что-то важное, что-то, от чего сейчас зависит её жизнь. Но Криста больше не могла бороться. Она лишь покачала головой и тяжело выдохнула:
- Только этот день.
Он изменился в лице, сжал зубы, на скулах дернулись мышцы.
Она повторила:
- Я больше не помню ничего.
- Вспомни. Ты должна помнить, - он почти хрипит, слова еле различимы, - весна, дождь, музыкальная школа. Дурацкая синяя форма с отложным воротничком и лацканами. Я прошу тебя, вспомни. Меня зовут Матей. Матьяш Берж. И ты права, я играл на скрипке. Я играл вместе с тобой.
Он придвинулся вперёд, в окружении красных век глаза казались неестественно голубыми. Незаметно для себя Криста тоже придвинулась, и ощутила на щеке его дыхание. И вспомнила всё.
Видимо, он это понял.
***
Весна была какой-то тусклой, водянистой. Снега зимой почти не было, вместо него были туманы, густые, как молоко. Шпили готических костёлов и барочные башни, вылинявшие и спрятавшие тёмные и яркие краски, терялись где-то высоко-высоко, и казалось, что небо напрочь забыло о том, что его настоящий цвет – синий. У пражского неба особенный синий цвет, присущий только ему. И странно, что этот сияющий, глубокий оттенок синего ещё никак не обозначен цветоведами наравне с индиго, ультрамариновым и королевским синим. Той весной он был скрыт за мыльной серостью, которая съедала все тона, оставляя лишь скупое бесцветие.
Весна была не только туманной, но и насыщенной. Репетиции, постоянные, ежедневные, изнуряющие. Родители смотрели на Кристу с жалостью, ей приходилось прятать глаза за чёлкой, а руки в карманах, и играть только в то время, когда их не было дома. Иначе начнут причитать, что она изводит себя тренировками, изнуряет переживаниями. Криста уже дважды падала в обморок, и мама была крайне обеспокоена её состоянием. Не раз и не два она говорила, что ещё один приступ, и Криста распрощается со скрипкой и с выступлениями. А этого допустить было нельзя.