Он дотронулся до её руки (ногти подстрижены коротко, накрашены тёмным лаком), синяя венка на запястье билась слабо, но ритмично. Жить будет, к утру придёт в себя.
Оставив рядом с кроватью поднос с нехитрой снедью (в чём смысл морить её голодом и издеваться над ней?), Матей собрался было уходить. Пусть придёт в себя.
Скоро ежедневные газеты запестрят макабрическими заголовками один краше другого (чехи любят демонизировать всё, да тут на каждом углу по пять чертей и в каждом доме по призраку, а уж похищение или смерть – отличный повод нагнать ужаса), новостные выпуски заверещат о возмездии. Но она этого не узнает. Зато Матей с удовольствием через несколько дней ознакомится с опусами прессы, это будет занятно.
Однако он не выдержал и подошёл к кровати. Она лежала в той же самой позе, закинув левую руку за голову, как он и оставил её. На правой руке, у запястья, появилась красновато-розовая молния от удара электрошокером, ожог светился на бледной коже. Судя по всему, вряд ли девушка очнётся до утра. Чёрная чёлка падала на скулы, закрывая глаза, и Матею на миг показалось, что он ошибся. За последний месяц он видел её дважды, оба раза при свете дня, он мог принять другую девушку за неё, а это теряло всякий смысл. Ему с самого начала показалось странным, что он смог встретиться с ней в столь пустынном месте, без свидетелей и камер, да ещё и ночью. Не могло пройти всё так гладко. Только не с ним. Когда он принял решение, едва начал приготовления, сразу понял, что ему придётся выслеживать её долго и упорно, следовать по ночным улицам, и, может быть, через несколько месяцев ему подвернётся случай столкнуться с ней один на один в каком-нибудь безлюдном, тёмном переулке…
Чтобы удостовериться, он отвёл волосы в сторону и несколько долгих секунд, чуть отклонившись в сторону, чтобы тусклый свет осветил её безжизненное лицо, скользил по чертам, всё больше узнавая ту, что и была ему нужна. Она очень изменилась. Даже не физически, её лицо сохранило черты, по которым её всё ещё можно было узнать: крупноватый рот, довольно острый нос, округлый подбородок с ямочкой. Что-то изменилось в выражении лица, отчего-то он ожидал увидеть её другой. Более беззащитной, нежной, что ли. А она совсем иная.
Чтобы как-то унять нервную дрожь, он отправился вниз, налил кофе, и на какое-то мгновение ему показалось, что потолок вот-вот рухнет, а стены с каждым мгновением придвигаются по миллиметру к нему, ещё пара минут – и раздавят в бетонных объятиях. Он вышел из дома и закрыл дверь, привалился к ней спиной. После развоза поздних заказов, когда уже не работало метро, ему разрешали ставить машину на ночь не в таксопарке, а около дома. С трудом оторвав спину от двери, Матей тщательно пропылесосил коврики в фургоне, не дай бог останется какая нитка или волосок. Тревога, что что-то могло выйти из-под контроля, не давала сидеть на месте, хотя он отлично знал, что его некому было увидеть. Свидетелей не было, погода не благоволила вечерним прогулкам – сыро, пасмурно, даже туристы в такие ночи предпочитали тёплые номера отеля или тихий ресторанчик.
А если вдруг его засекли, то уже завтра за ним придут. Едва полиция нападёт на след, его раскроют сразу же. Слишком много камер в Праге, слишком грязно он сработал. Это должен был быть безлюдный парк с обилием растительности, пустая улица без камер где-нибудь на окраине, в частном секторе. Но будь, как будет.
Для очистки совести и ковриков Матей долго елозил щёткой по жесткому материалу. Он не хотел подниматься наверх. Даже находиться в доме ему было тяжело. Он не был готов. Совсем. Одно дело – проворачивать задуманное в мыслях, методично, каждую ночь. Другое – столкнуться со своими мыслями наяву, воплотить в жизнь то, что вынашивал годами. Идею, такую тёмную, вязкую, давно поселившуюся в его голове и не дававшую жить, разве что скудно существовать. И он знал способ избавиться от этой тьмы.
Утром Матей позвонил на работу и соврал, что болен. Хотя может и не соврал. Сеточка полопавшихся сосудов в глазах и трясущиеся руки были результатами не только бессонной ночи. Коллега, что приехал за машиной, лишь покачал головой при виде Матея и посоветовал тому хорошенько выспаться, а лучше бы взять отгул на пару дней.
Всю ночь Матей не находил себе места, нежданная и неприятная слабость поселилась в ногах, пальцы рук покалывало. Едва забрезжило, бабушкин дом стал выглядеть ещё более необжитым, чем обычно, словно после смерти хозяйки тут никто не появлялся уже много лет, только несколько грязных тарелок в раковине и разобранный диван говорили, что здесь кто-то живёт (пусть это и громко сказано). Туман подступил так близко к окнам, словно хотел слиться со стёклами, и оставалось лишь догадываться о силуэтах деревьев, что росли возле дома. Фантасмагорические очертания ветвей смутными набросками выступали из холодного мыльного марева, новый день виделся тусклым и безысходным.