Ольга Булгакова
ЖРИЦА БОГИНИ МААР
ГЛАВА 1
Шум на улице отвлек меня от ткачества. Отложила челнок, выглянула в окно, и сердце обмерло — к моему дому шла толпа. Вся деревня, никто в стороне не остался. Дети галдящие, взрослые удивленные и взволнованные, а впереди всех староста, что-то рассказывающий высокому чужаку. С подобострастием, заискиванием. Не мудрено — чужак, смуглый да черноволосый, был тарийцем. Их звали у нас «имперцами». Недолюбливали, но боялись. Как же не бояться новых хозяев твоей земли? А этот еще и на вид грозный. Доспех черный с золотом, меч.
Я захолодела от страха, с места не могу сдвинуться. Только и смотрю, как староста калитку отворяет, как приглашает воина зайти. У забора люди толпятся и ждут, затихают, не хотят разговор пропустить. На меня пальцами показывают, шушукаются. А я стою, шелохнуться не в силах. Что ж мне так боязно, если Посланника всю жизнь ждала?
В дверь постучали. Настойчиво, требовательно. Я вздрогнула, спохватилась, побежала отворять. Дядя Витор выглядел смущенным, нерешительным и сторонился воина, а тот… Тот в почтительном поклоне замер и глаза опустил. Почувствовала, как горят щеки.
— За тобой приехал Посланник Императора, — растолковал очевидное староста. По обыкновению, не назвал по имени, но хоть и прозвище не помянул.
Я кивнула, растерялась.
— Меня зовут Мирс, госпожа, — не поднимая глаз, представился чужеземец. — Это большая честь сопровождать вас и оберегать на пути в столицу.
Низкий, приятный голос, чуть искаженные непривычным говором слова. Но Посланник не лукавил.
— Рада познакомиться, господин Мирс, — с трудом преодолев волнение, ответила я. Голос дрожал, во рту пересохло, а как вести себя дальше, не представляла.
Застывший в поклоне воин задачу мне ни молчанием, ни позой не облегчал. Вцепившись в передник, чтобы пальцы не дрожали, постаралась говорить уверенно и вежливо:
— Надеюсь, ваша дорога была спокойной.
Посланник медленно выпрямился, удивленно глянул на меня, за заботу поблагодарил.
В разговор вмешался староста. Дядя Витор все еще считал себя ответственным за меня, говорил покровительственно. Хотя я-то знала, что эта опека ему в тягость. Он рассказывал о сопроводительных грамотах воина, о медальоне гонца. Я кивала, улыбнуться силилась и осторожно поглядывала в сторону высокого южанина. Имперец на наших мужчин не походил нисколько. Смуглый, глаза большие, зеленые, волосы черные и не прямые, как у моего народа, а волнистые и длинные, почти до плеч. Бороды он не носил. Удивительно — взрослый мужчина, старше сорока, а безусый.
Староста говорил и говорил, повторял одни и те же слова по многу раз. Покраснел, сбился. Я тоже оробела совсем, потупилась, чувствовала на себе взгляды односельчан. Да вся Сосновка собралась на диковинку посмотреть! Я хотела бы пригласить гостей в комнату, обсудить все за закрытыми дверями вдали от посторонних глаз, но знала, что староста в этот дом не войдет.
Посланника чужие взгляды ничуть не трогали. Чувствовалось, он привык приказывать и знал, что ослушаться никто не посмеет. Жесткая линия рта, взгляд твердый, плечи развернуты — не напускная уверенность, настоящая. Такой у простых воинов не бывает. Как не бывает и доспехов настолько дорогих, и плащей богатых с золотой каймой, и мечей ценных. Не рядового воина за мной прислали, а начальника какого-то. Это встревожило, озадачило.
Дядя Витор замолк, я не находила слов.
— Сколько понадобится времени госпоже, чтобы проститься с подругами? — спросил невозмутимый Посланник. Громко так, всем слышно было.
За забором кто-то засмеялся, люди зашептались. Я крепче вцепилась в передник, когда староста оглушительно хмыкнул:
— Какие подруги? У нее-то…
Захотелось сбежать в дом, от стыда скрыться, спрятаться от смешков. Но я собралась с духом, даже посмотрела на воина и ответила тихо, но твердо:
— Я буду готова уехать завтра утром.
— Как будет угодно госпоже, — с легким поклоном произнес Посланник. Он повернулся к дяде Витору: — Мне нужно где-нибудь переночевать.
— Да-да, конечно, — поспешно откликнулся тот, широким жестом пригласил чужеземца в мой дом.
Не ждала от дяди Витора ничего иного и спорить не собиралась. Мое проклятие и все с ним связанное — мои заботы. Посторонилась, хотела Посланника в сени пропустить. Но господин Мирс не шевельнулся, глядел на старосту так, словно имел дело с сумасшедшим.
— Я ни в коем случае не стану обременять сиятельную госпожу заботами о себе.
Удивительно, но почудилось, что воин оскорбился за меня, что предложение дяди Витора вызвало негодование Посланника Императора. Староста тоже почувствовал это. Побледнел, улыбку изобразил и соврал, что будет рад приветствовать воина в своем доме.