Ярко пахнет самшитом — в руках Сегериса четки. Он перебирает крупные бусины, задумался о чем-то.
— Это очень несвоевременно, — сарех отодвинул стул, сел, откинувшись на спинку и забросив ногу на ногу. Подобная поза в присутствии принца недопустима даже в мыслях! Но Его Высочество не кажется ни удивленным, ни, тем более, рассерженным.
— Это не та сложность, которую нельзя… прекратить, — выжидающе изогнув бровь, уточняет сарех.
— Что ты себе позволяешь?! — лицо принца искажает незамутненная злоба, он просто клокочет от ярости.
— Послушайте меня. По возможности спокойно, — на губах сареха улыбка, но глаза его холодны, даже жестоки. Принц хочет возразить, защитные письмена его меча блеснули кровью над верхней кромкой ножен. Невозмутимый священник поднимает правую руку в останавливающем жесте, тепло пахнут самшитом бьющиеся друг о друга бусины четок. Его Высочество делает глубокий вдох, медленно выдыхает.
— Говори, — приказ звучит глухо, сипло.
— Благодарю, — узкие губы Сегериса кривит вежливая улыбка. — Мы на развилке, и решение предстоит непростое. Можно действовать дальше по нашему плану. Осталось немного, последний ход.
— Знаю, — грубо поторопил принц.
— Конечно, — невозмутимо ответил сарех. — Если действовать, как условились, смерть Императора будет казаться естественной. Принц Ахфар и принц Торонк своими смертями подготовили почву для этого. Семейная болезнь сердца не редкость. Тогда о нашем вмешательстве, о травах и ритуалах никто не прознает. Не боюсь я и жриц Маар, — его улыбка становится пренебрежительной усмешкой. — В какие бы сказки о них ни верили тарийцы, сила жриц не так и велика. Они не распознали, что убийцы были зачарованы. Не увидели истины. И не увидят благодаря защите моих богов.
— Но по плану до смерти Императора еще полгода! — принц едва сдерживается, начинает раздраженно сновать мимо стола. Его жесты резкие, не размашистые. Он задумчив и целеустремлен. — Полгода! Потом еще год траурных ограничений, когда нельзя жениться, не отменив закон! На это я плевать хотел! Но за полгода живот будет видно! Внебрачного ребенка она мне не простит! Я его себе не прощу!
— Она, конечно, имеет право требовать, — соглашается сарех. — Ваше отношение тоже ясно. Но сейчас, когда подготовка еще не завершена, тихо убрать Императора будет трудно. К тому же обстановка на границах и отношения с даркези еще не настолько накалились, как нам нужно. Если отравить Императора сейчас, совет может решить, что принц Будим и господин Нагорт предпочтительней вас. Все усилия окажутся напрасными.
Голос Сегериса будничный, спокойный. Будто он говорит не об убийствах и судьбе Империи, а о покупке трав на рынке. Удивительно, но и я не чувствую волнения. Мной владеют чудесная отстраненность и приятное ощущение, что меня чутко направляет умелый и разумный руководитель. Мне не нужно ни о чем беспокоиться, все решат за меня и для моего блага.
— Беременность сейчас исключительно некстати, — заканчивает мысль Сегерис. — И повторю, это не та сложность, от которой нельзя избавиться.
— Убивать собственного сына я не стану! — выпалил принц.
— А если это дочь? — безразлично и как-то небрежно отвечает сарех. — Для династии бесполезна, нашим планам мешает. Заверяю, она даже не поймет, что беременность прервалась из-за моего вмешательства.
Принц резким движением отодвигает стул — неприятный скрип по полу — садится. Пауза долгая, напряженная, но злость Его Высочества схлынула. Он хмурится, переплетя пальцы, постукивает большими по губам.
— Вы можете узнать, сын или дочь? — голос принца напряженный, взгляд решительный, а дополнение звучит так, будто он все же не верит Сегерису, хоть это и кажется кощунством. — И сказать правду?
— Я связан с вами договором, — холодно уточняет священник. — Я поклялся не лгать и не зачаровывать.
Слова Сегериса Перейского, его клятва, принесенная в моем присутствии, смутно всплывают в памяти. Я знаю, что он не обманет, что заинтересован в месте первого советника, но подробности, важные и определяющие политику, будто скрыты туманом. И все же напоминание о договоре и клятве словно отрезвляют Его Высочество. Принц кажется виноватым, пристыженным. Даже, что поразительно, приносит извинения.
— Простите. Я не сомневаюсь в вас. Это волнение сказывается.
— Надеюсь, — сухо и напряженно отвечает священник. — И все же напомню, что боги защитят меня, если вам придет в голову не выполнить условия или попытаться меня убить.