Золотое сияние меркнет, ритуальные камни становятся тусклыми. Я словно вынырнула из тяжелого сна. Пол под ногами ходит ходуном, меня мутит от слабости, отвратительно дрожат руки. Абира лежит слева от меня без сознания, браслет на ее руке кажется бездарной подделкой. Бледный и темный. Гарима справа едва стоит на ногах, из носа течет кровь, но у Доверенной нет сил ее стирать. Она поражена, но не напугана.
— Что это было, сестра? — едва различимо спрашивает она.
Я не могу ответить. Отворачиваюсь, долго гляжу на свою птицу, все еще указывающую клювом на преступника. Она кажется довольной. Посмотрев поверх золотой головы сареха, встречаюсь взглядом с Императором. Он потрясен, растерян. Смешению его чувств трудно найти достаточно емкие слова.
Я не смотрю на других, их мысли и без того захлестывают меня. Люди так же ошеломлены случившимся, но все молчат.
Поманив рукой прислужницу, я велела ей подать шкатулки для браслетов. Потускневшая птица казалась невероятно тяжелой для такого изящного украшения, и я рассталась с ней с облегчением. Гарима в изнеможении села на пол рядом с кристаллом. Бледная Доверенная выглядела скверно, мне все казалось, она с минуты на минуту потеряет сознание. Но ей хватило сил снять ритуальный браслет и даже приказать одному из воинов отнести Абиру в спальню.
Эти слова сломили лед оцепенения. Присутствовавшие в Храме люди словно ожили, стали шушукаться, зашевелились. Император сам подошел к нам, тихо спросил, не нужно ли прислать лекаря. Я поблагодарила Повелителя за заботу и приняла предложение. О позолоченной статуе, которой стал преступник, Император вопроса не задал. Как и об исходе ритуала. А еще я отчетливо слышала, что Правитель запретил послам обременять жриц расспросами. Он с уверенностью, которой мне тогда так недоставало, сказал чужеземцам, что в ближайшее время все разъяснится, а они получат все необходимые ответы.
Я шла за Гаримой, тяжело опирающейся на руку одного из храмовых воинов. Оглянувшись, увидела, как прислужницы встали рядом с золотой статуей, будто защищая ее от взглядов любопытных. Заметила Императора, говорившего с господином Мирсом. Обратила внимание на господина Квиринга. Вдовец стоял недалеко от отравителя, и мне казалось, даркези вот-вот разрыдается. Посол сарехов тоже не казался радостным. Он хмурился, недовольно смотрел то на кристалл, то мне вслед, но взгляда в глаза избегал. Сына лекаря Снурава я в толпе не увидела.
Императорский лекарь осмотрел Абиру, заверил, что причин для беспокойства нет. Здоровье Гаримы тоже было вне опасности, несмотря на предобморочное состояние. Лекарь предложил ей и мне снотворную микстуру, но после пережитых воспоминаний отравителя я и помыслить не могла, что приму хоть какое-то снадобье. Доверенная не была столь предубеждена, и уже через полчаса я оказалась единственной бодрствующей жрицей в Ратави.
Голова гудела, мысли медленно сменяли одна другую, но я упрямо в подробностях записывала то, что увидела во время ритуала. Перечислила все составляющие яда, все растения, которые упомянул в заказе лекарь Снурав, особое внимание уделила тем людям, на помощь которых рассчитывал обвиняемый. Все надеялась, это хоть как-то приблизит меня к отгадке, к ответу на вопрос «Почему?». Я была совершенно уверена в том, что ритуал пошел по такому неожиданному пути исключительно потому, что я не смогла почувствовать причину.
Вздрогнула, когда Гарима коснулась моего плеча. Оказалось, я заснула у нее в спальне. Исписанные листы разметал по комнате ветерок, я чудом не сшибла со стола чернильницу.
— Давай, милая, ты поговоришь со мной откровенно, — серьезно начала Доверенная. Она взяла еще один стул, села рядом.
Под строгим взглядом сердитой сестры я сжалась, не смела посмотреть ей в глаза. Виноватой я себя не чувствовала, пока Гарима не сказала:
— И начни, пожалуй, с синяков. Я уверена, они тоже свою роль сыграли.
Смысла таиться от сестры я теперь не видела. Угрозы сареха меня, по здравому размышлению, больше не пугали, к тому же жизнь его отца находилась в моей власти. Отчего-то меня не покидала уверенность в том, что только я могу вывести преступника из его нынешнего состояния. Поэтому я рассказала Гариме все. Она слушала внимательно, не перебивала, даже смогла совладать с возмущением, которое вызвал у нее поступок сареха. Мои слова о ритуале, о том, что птица прислушивалась ко мне, Гариму насторожили, удивили. В комнате надолго воцарилась тишина. Даже птички в клетке и те молчали.