От послов потоком шел страх, тревога за общины. Не зря. Еще по дороге во дворец Гарима сказала, что Император может выслать и даркези, и сарехов из столицы. Запретить им селиться в Ратави, раз они неспособны на мирное сосуществование. Абире эта мысль сразу понравилась, она даже ждала такого решения Правителя. Я была больше склонна доверять суждениям Гаримы, а ее возможность выселения обеих общин не радовала.
— Это трудное решение, — вздохнула Доверенная. — Иноверцы обосновались здесь давно, скоро сотню лет назад. Дома, торговля, постоялые дворы, семьи, наконец. Есть ведь и смешанные семьи. Если Правитель все же выселит их, будут волнения.
— Стражи и войско легко утихомирят смутьянов, — хмыкнула Абира. — Они будут подготовлены. В городе потом будет только спокойней и безопасней.
— До этого случая тоже ведь было тихо, — осторожно напомнила я.
Передающая досадливо отмахнулась:
— Альд говорит, ни даркези, ни сарехов никто особенно не любит. А он страж, лучше знает настроения в городе, чем мы. Они чужие нам. По всему чужие, не только по вере. Они ведь даже одежду нашу не носят! Живут здесь десятки лет, но все по своим уставам, по своим законам! Люди только обрадуются, если их не станет! — уверенно заключила Абира.
Гарима вздохнула, но спорить не стала.
Теперь же послы, ответственные за свои распоясавшиеся общины, смиренно ждали, когда Император соблаговолит хотя бы поздороваться с ними.
— Нет слов, которыми вы можете смягчить злодеяния, — сурово начал Правитель. — Как вы попытаетесь исправлять содеянное? Господин Далибор?
Посол сарехов осторожно поднял голову, но даже не сел на пятки и на Императора не посмотрел.
— Мы найдем виновных и накажем их. Это позорное поведения для сареха. Виновные будут наказаны! Клянусь тенями моих предков!
Он говорил громко, ожесточенно, уверено. Но я чувствовала, что именно это Правителю не понравилось.
— Господин Квиринг? — не дав никакой оценки словам сареха, так же сурово сказал Император.
Даркези ответил твердо, но казался не воинственным, а подавленным.
— Мы окажем всяческое содействие стражам. Сами тоже будем искать виновных и передадим их в руки блюстителей закона. Верю, что наказание будет справедливым.
Слова посла даркези были совершенно невозможны для шумных, резких в суждениях сарехов. Прислушиваясь к отклику господина Далибора на них, я почувствовала, что он презирает господина Квиринга, добровольно переложившего вынесение приговоров для соплеменников на плечи тарийцев.
Но, главное, Императору этот ответ понравился больше самоуверенного высказывания сареха.
— Вы можете проводить свои дознания, — отрезал Правитель. — Обязаны содействовать стражам. Обязаны выдать преступников, кем бы они ни оказались.
Послы, все еще не осмеливающиеся поднять глаза на Императора Адмия, кивали.
— Никакого самоуправства, — Правитель говорил тихо, но в пустом зале каждое его слово усиливалось эхом и звучало зловеще. — Никакого самосуда. За него ответите головами. Не как послы, а как преступники.
Послы вжимали головы в плечи и, казалось, вот-вот распластаются на полу. Император еще кривил губы, смотрел сурово, но его злость понемногу шла на убыль. Повинуясь жесту Правителя, в разговор вступил господин Нагорт.
— Ущерб, причиненный городу, от разбитых окон до лечения стражей, воинов и пострадавших горожан, будут восстанавливать ваши общины. В равных долях, — сложив руки домиком, первый советник четко, уверенно и громко озвучивал остальные требования Императора. — Стражи смогут зайти в разрушенные храмы ваших общин. Опросить, арестовать, обыскать. Любая попытка чинить им препятствия будет караться тройной вирой.
Я довольно кивнула. Тройная вира — тридцать золотых монет — слишком высокая цена за бесполезное противодействие стражам. Можно рассчитывать, что расследование завершится быстро.
— В трехнедельный срок ваши общины должны полностью восстановить внутреннее убранство Храма, — продолжал господин Нагорт. — И устранить внешние повреждения, если такие имеются. Если это не будет сделано вовремя, вашим общинам не позволят восстановить храмы ваших божеств или построить новые в течение последующих ста пятидесяти лет.
После этих слов я почувствовала, что буря в душе Гаримы стала постепенно успокаиваться. Доверенная расслабила сцепленные пальцы, вздохнула свободней. Нет, она не простила и не могла простить. Вера и служение Маар были смыслом ее существования, кристалл — величайшей драгоценностью, Храм — единственным домом. Не удивительно, что погром она считала личным оскорблением, которое нанесли ей иноверцы. Возложенные на послов обязательства лишь притупляли злость, но не более.