Абира внимательно слушала, грациозно склоняла красивую голову к плечу и улыбалась, поглаживая пальцем новый браслет с крупными винно-красными камнями. Он ей явно нравился, Передающая едва не мурлыкала от удовольствия. И все же, несмотря на вполне мирный настрой и спокойное общение, мне Абира в то утро виделась хищной и опасной. Наверное, из-за сияющих красным камней браслета…
Император принял нас в своих покоях. В этом кабинете с овальным столом посередине я еще не бывала, а Гарима чувствовала себя расковано и направилась к явно привычному креслу. Солнечный свет проникал сквозь матовые стеклышки окна, продолговатыми пятнами ложился на столешницу цвета гречишного меда, на белые чистые листы и аккуратно очиненные перья, отражался от золотых чернильниц. Глядя на украшенные перстнями руки Правителя, я думала, он пытался облегчить себе восприятие плохих новостей, выбрав эту теплую уютную комнату для беседы.
Император уже о многом знал от первого советника и господина Мирса, не ставшего скрывать от Правителя свое невольное участие в событиях двухлетней давности. Доверенная щедро дополнила картину нашими выводами и подозрениями. Она говорила уверено, убежденно, полно отвечала на возникавшие вопросы. Император и советник обменивались тяжелыми взглядами, изредка кивали. Когда Гарима сказала, что сарехского посла необходимо допросить, воцарилась гнетущая тишина. Нет, оспаривать это решение никто не собирался. Я предполагала, что Император Адмий еще не смирился с возможными политическими последствиями такого шага, а потому медлил с ответом.
— Разумеется, я приглашу его сегодня же и прошу вас присутствовать при встрече, — слова Правителя будто провели итоговую черту. Так оно и было. Ведь чем бы ни закончился разговор, отношения посла и Императора, отношения двух стран уже никогда не будут прежними.
— Если вы хотели обсудить с ним что-либо, касающееся восстановления Храма, думаю, будет разумно сделать это сегодня днем, — медленно продолжал Император. — Учитывая все обстоятельства, его неоспоримую связь с заговором, господин Далибор не вернется сегодня в посольство. Я, опасаясь за его безопасность, настойчиво попрошу его быть моим почетным гостем. Не собираюсь давать ему возможность сообщить о нашей с ним беседе кому-нибудь.
— Арест посла — опасный шаг, Повелитель, — заметил господин Нагорт. — Если он не вернется в посольство, об этом будет знать община. Утаить такое невозможно. Будет много шума.
Император касался губ сложенными домиком пальцами.
— Я не намереваюсь называть это арестом, — уточнил он, даже не посмотрев в сторону господина Нагорта. — Лишь заботой о безопасности.
Советника решительный тон Правителя нисколько не смутил.
— Но другие назовут это арестом, заключением! — возразил он. — Можно запереть его вместе со всеми приближенными и слугами в посольстве. Лишить почтовых голубей и права передавать кому-либо письма. Вплоть до выяснения всех обстоятельств дела.
— Превратить посольство в тюрьму? — нахмурился Правитель. — Не лучшая идея. Царь Кивейр будет этим крайне недоволен, когда узнает.
— Он будет недоволен в любом случае, — вельможа немного склонил голову, словно принося извинения за несогласие. — Но если арестовать посла, если закипит община, царь узнает о произошедшем раньше.
— Госпожа Гарима, что вы думаете? — подняв глаза на сестру, спросил Император.
— С царем Кивейром придется объясняться все равно. Но лучше позже, чем раньше, — холодно ответила Доверенная.
— Госпожа Лаисса? — спокойный тон, пытливый взгляд. Правитель всегда нравился мне тем, что не раздражался, если с его точкой зрения не соглашались, хоть это и случалось редко.
Я сделала глубокий вдох и постаралась подражать тону сестры:
— Домашний арест выгодней. Мы не знаем, только ли господин Далибор замешан, не было ли у него сообщников в посольстве. Заключить всех в тюрьму нельзя. Это вызов. А в посольстве охватим всех.
Император кивком поблагодарил, как и Гариму до того. Новая пауза была недолгой и менее напряженной.
— Благодарю за дельные советы, — голос Императора звучал ровно и спокойно. — Значит, решено. Домашний арест.
После этой встречи мне меньше всего хотелось возвращаться в дом жриц. Не хотелось даже случайно видеть ярких птичек в клетках или думать о том, что чудесный сад окружает высокая ограда, что драгоценных жриц охраняют воины. Не хотелось вспоминать о бесследно пропавших после посвящения мехенди, привязывавших меня к Сосновке, к господину Мирсу во время пути, к Храму. Мне все больше казалось, что «домашний арест» — моя повседневная жизнь, к которой я с трудом постепенно привыкала, но так никогда и не научусь получать от нее удовольствие.