И она пела — не хорошо поставленным, сильным голосом концертного исполнителя, и не так, как завывает эстрадная дива — это было мантрическое пение негромким, четко резонирующим голосом, звучавшим для меня просто райски, и ритм пения напоминал ритм морского прибоя. Иногда в ее голосе слышались странные, нечеловеческие металлические нотки — и тогда менялся настрой в подсознании, и она казалась совсем иной.
Затем я узнал кое-что о тайнах магических образов и о том, как их использовать; ведь, рожденная на крыльях ветра, она смогла стать такой, какой она себя представляла — творящей магические образы. И я видел перед собой жрицу Атлантиды, Морган Ле Фэй, приемную дочь Мерлина, которая обучила меня своему искусству.
Однажды вечером, после того как она спела мне свои песни, я сказал ей:
— Морган, вы стали той, о ком мечтали.
Улыбнувшись, она ответила:
— Этот путь ведет к власти.
Затем я рассказал ей о посетившем меня видении морской пещеры у Белл Ноул и спросил:
— А что, если я также сыграю в эту игру, Морган Ле Фэй? Обрету ли подобную власть и я?
Она вновь улыбнулась:
— Почему бы и нет?
Потом я рассказал ей, что в увиденном мною она была воплощением всех женщин, а я представлял всех мужчин. Я не мог объяснить это доходчивее, ибо сам не понимал до конца то, что чувствовал. Странно взглянув на меня, она сказала:
— Это и есть ключ к Белл Ноул.
— Что Вы имеете в виду, Морган? — спросил я.
— Помните, — ответила она, — жрецы и жрицы Атлантиды сочетались браком не по любви, а согласно канонам веры?
— В той пещере вы были для меня чем-то большим, чем жрицей, — ответил я. — Мне вы казались самой Афродитой.
— Я была больше, чем Афродита, — возразила она. — Я была Великой Матерью.
— Но Великая Мать принадлежит к сонму земных божеств, — заметил я. — Как вам удалось быть одновременно ее жрицей и жрицей моря?
— Разве вы не знаете, что Великое Таинство гласит: все боги суть один Бог, и все богини суть одна Богиня, и творец всего — един? Разве вам не ведомо, Уилфрид, что на заре сотворения боги протянули нити создания между взаимно противоположными полюсами — активным и пассивным, положительным и отрицательным, так что каждая тварь сочетает в себе эти две противоположности на различных уровнях — даже жрецы и жрицы?
— В таком случае, Морган Ле Фэй, — сказал я, — если вы не можете любить меня как мужчину, может быть, вы не откажетесь сотрудничать со мной как со жрецом?
И вновь она улыбнулась мне своей необычной улыбкой:
— Конечно, именно на это я и рассчитывала.
— Господи Боже! — воскликнул я. — Мне бы ваше терпение!
Тут Морган Ле Фэй начала рассказывать мне о себе и о том, каково было положение вещей согласно ее пониманию; это было поразительно, ибо я никогда и не думал, что кто-нибудь из людей мог иметь такие взгляды. Она поведала мне, что те, кто был избран богами, лишались человеческого звания и причислялись к сонму полубогов.
— За подобные откровения, — сказал я, — в прежние времена вас сожгли бы на костре — и вполне обоснованно.
— А кто суть боги? — спросила она.
— Не знаю, — признался я.
— Мое мнение, что они представляют собой персонификацию природных сил, — сказала она. — Так что дабы присоединиться к богам, необходимо стать каналом, проводящим эти силы. А это встречается не так редко, как вам кажется.
И она рассказала мне, что ревностные последователи различных религий пришли к одному и тому же: душу возможно свести в точечный фокус с помощью поклонения, медитации и преданности; когда же это удавалось, Бог спускался с небес и вселялся в верующего, и сила и слава Божья светились на обличье верующего, подобно тому как светится лампа. Она также рассказала мне, что древние знали многое из того, о чем современные люди имеют лишь неясные представления.
— Когда Лунный Жрец явился мне в Кристалле, — произнесла она5 — он спросил меня: не хочу ли я изучить все это, и я ответила, что хочу. Тогда он сказал мне, что для достижения цели я должна посвятить себя им; и я сказала, что готова и на это. Тогда он собрался учить меня, и понемногу научил меня всему.
Он объяснил мне, что существует лишь одна жреческая традиция, которая служит Единому — тому, кто дает жизнь всему и к которому все возвращается; он сказал, что Это есть Необъяснимое и что не было Человека в истории Земли этой, который познал бы или был в состоянии познать Его. Мы можем познать Его лишь через Его труды — отсюда же мы в состоянии судить о природе Его, которая есть сама Природа. Первобытный человек, одушевляя Его силу, назвал это богами; наш современник деперсонифицирует все это, называя силами и факторами. И оба правы, — заключила она, — но никто из них не знает всей правды — ибо боги суть силы, а силы разумны и целеустремленны, поскольку являются отражением природы Его, Единственного.
И сам процесс создания подобен Ему, ибо создание есть отражение Его природы. Как вещал Халдейский Оракул: «И вглядится мудрый в лицо Природы, и увидит там сияющую сущность Вечного». А человеческая природа, — резюмировала она, — часть Природы вообще, так что можно узнать многое о самой Природе и богах, изучая это.
Затем она рассказала, что древние представляли себе жреческое служение богу как медиумическое общение; но не персонифицированный бог вещал устами жреца или пифии, — ведь воплощенный бог является формой, в которой человек видит воплощение божьей мощи. Истинный бог — это нечто совершенно другое, благодаря ему осененный богом жрец осуществлял свою власть; благодаря Господу, силы, дремавшие в священнослужителе, высвобождались, и последний становился на некоторое время таким, каким мог бы быть совершенный человек.
— Пусть так, — сказал я, — но что же все-таки представляют из себя боги?
— Про то знают лишь небеса, — ответила она, — единственное, что мы знаем, — это то, что осуществляя определенные действия, мы получаем определенные результаты.
— В таком случае, что вы предлагаете? — поинтересовался я.
— Сейчас я вам расскажу.
И она рассказала, что по природе человеческой в каждом мужчине живут наклонности священнослужителя и каждая женщина может стать жрицей; ведь Источник Жизни создавал миры, разделяя Неопределенное Единство Его в определенную Двойственность, а мы, созданные Им, заключаем в себе проявление несотворенной Реальности. Каждая живая душа берет начало в Непознанном, она питается оттуда соками жизни, полноту которой мы ощущаем, возвращаясь назад к Непознанному.
Вследствие своей ограниченности и несовершенства мы не можем увидеть Бесконечное в Его целостности; а вследствие нашей привязанности к миру форм мы можем представлять Лишенное Формы лишь постольку, поскольку это в состоянии сделать разум, привыкший к форме как таковой.
— И это, — сказала Морган Ле Фэй, — еще далеко не все, ибо математикам удалось проникнуть гораздо дальше. Но мы — мужчины и женщины, Уилфрид, те, кто хочет познать Господа в Его проявлениях в природе, — мы заключаем о сияющем содержании Вечного по прекрасным формам богов. В этом смысле мы учимся большему, мы можем сделать больше, чем если бы стремились в погоню за избегающими нас абстрактными сущностями.
Она рассказала мне, как обучавший ее Лунный Жрец уговорил ее вернуться в Великое Непознанное, посвятив себя Ему и отбросив прочь все менее значимые проявления. Совершив это посвящение, эту реализацию, и найдя корни ее существа, Жрец убедил ее видеть во всем окружающем — даже в себе — лишь самопроявления Его жизни.
И он научил ее, что проявляющая себя Жизнь обладает двумя видами, или аспектами: активным, динамическим, стимулирующим — и скрытым, потенциальным, который, получая стимулы, реагирует на них. Он показал ей, как оба эти аспекта непрерывно меняются в бесконечном хороводе, отдавая — и получая взамен, накапливая силу — и высвобождая ее; они не знают покоя, равновесия, даже в состоянии наполнения и убыли — как это видно на примерах луны, моря и жизненных волн — они движутся, накатывая и отступая, появляясь и исчезая, выстраиваясь и разрушаясь, танцуя дивный танец жизни под музыку небесных сфер. И он показал ей также, как Солнце, проходя сквозь звездный пояс зодиакальных созвездий, создает наибольший из приливов.