— Расскажи мне, Туман, что приключилось с нашей гостьей, — вождь делает акцент на этом, обращая мое внимание, что статус «пленница» пока не закреплен. — Я полагал, вы будете здесь.
— Девушка изъявила желание прогуляться по лесу, зашла чуть дальше, упала.
— А она говорит, что на нее напали… — В притворном удивлении, вождь поднимает брови. Я стараюсь не реагировать, а вот Рутил заметно напрягается и смотрит поверх моего плеча на Вербу с Ивой. Старуха единственная, кто не скрывает своих эмоций, и непонимающе ведет головой.
— Был зверь, но девушку не трогал, — честно отвечает Туман, даже не бросив на меня взгляда. Он без труда понимает, что его правда может разойтись с тем, что уже ранее было сказано мной или Рутилом, но остается невозмутим. Готов к любому исходу.
— Ты уж извини, я должен был убедиться, — произносит вождь, но в голосе ни капли сожаления. Он расслабленно откидывается на спинку стула, улыбается, оборачивается к Рутилу и тянется похлопать того по плечу. Я смотрю на Тумана, а он на меня. Становится понятно, что он не выдаст. — Жрица, ты не хочешь прежде промыть раны? — вождь снова обращается ко мне, его благодушное настроение ощущается как подвешенный над шеей топор.
— Это не к спеху. Я и без того заставила тебя ждать.
— Что есть, то есть. — Он осматривает кровь на моей одежде, затянувшийся след на шее. — Мне жаль, что жизнь в моем племени — это сплошная боль для тебя.
— Тогда дай мне уйти. — Я пожимаю плечами.
— Ты должна понять, сотворенное чудо — это то, чего мы ждали не одно десятилетие.
— То есть нет?
— Не сейчас, — уклончиво обещает он. — Мудрая как Сова поведала о тебе. Расскажи нам больше.
— Нет, — я качаю головой и вижу, как меняется лицо вождя: от радушия до негодования. — Можешь снова назвать меня демоном и отдать палачу, но нет. Пока ты не скажешь, что известно тебе.
— Я говорила, не пытайся заставить ее, — шамкая, бормочет Сова. — Она склонится только перед Богами.
— Хорошо, — сквозь зубы произносит вождь, — хорошо, — повторяет он уже более расслабленно. — Значит, я начну первым. Мне сказали, что ты… — Запнувшись, вождь обводит взглядом всех сидящих за столом. — Отмечена Богами.
Я смотрю прямо перед собой, в дальнюю стену, чтобы не дать волю словам. Умение держать язык за зубами — сейчас моя лучшая защита. «Отмечена Богами» еще ничего не значит, каждый из хаасов отмечен.
— Ты можешь говорить с ними, они слышат твои молитвы. И даруют то, чего желаешь.
— Посмотри на меня, вождь, — глухо говорю ему. — Разве похоже, что у меня есть все, чего я хочу?
— Согласен, — кивает он и наклоняется ближе. — Я тоже был полон сомнений, но потом ты спасла детей. И то, что мне рассказали… Жрица, ты вернула жизнь. Твои глаза горели огнем, у тебя текла черная кровь, а ребенок снова стал дышать. Это ведь настоящее чудо.
Я ничего не говорю, но у мертвых гнилая кровь, и темной она становится после встречи со Смертью.
— Мой друг ошибся, приняв тебя за демона. Но он был и прав, в тебе есть сила, которой нет ни у кого из нас. Сова рассказала, что Боги послали таких, как ты, из милосердия: показать, что гнев их ослаб, но неистово верующие сжигали таких или держали взаперти, и уже многие годы никто не встречал жриц. А дети — доказательство твоей силы. Ты не можешь отрицать.
— Не могу.
— Спаси нас еще раз, — просит он, а у меня вырывается смешок. Вымышленный выбор. Я прикрываю глаза и медленно выдыхаю. Охота на меня никогда не закончится. Потому как я продолжаю молчать, вождь снова обводит взглядом всех присутствующих. — Туман упоминал о проклятье, так? Я уверен ты можешь снять его. Боги услышат тебя, как услышали, когда ты спасала детей.
— Я никого не спасла. — Провернув руку, смотрю на дыру в ладони. — Как ты не понимаешь, вождь? Смерть не отпускает своей жатвы. Она заберет их в любом случае, как и все живое. Смотри. — Протянув руку к его лицу, показываю сквозную рану. — Она загноилась, но моя кровь чиста. — И указываю на красные разводы на одежде. — Видишь разницу? Гнилая кровь отравила мое тело, а потом вышла. Смерть прошла через рану. Вот, что ждет каждого из нас. Я никого не спасла.
— А Ива? — в наступившей тишине спрашивает Рутил.
— Твоя дочь тоже однажды умрет, — я говорю равнодушную правду, желая ужалить, но тихо. Не хочу ранить Вербу.
— Объясни нам, как это происходит? — говорит Туман, деловито склоняясь над столом.
— Когда они что-то дают, то забирают что-то взамен, — звучит довольно просто, и я говорю не таясь. Эта правда не нанесет вреда. — Но забирают всегда больше.
— Что они потребуют, если я скажу, что хочу снять проклятье с нашей земли? — спрашивает вождь.
Я обвожу взглядом всех присутствующих и по лицам понимаю — это не очередная уловка. Все они уверены, что проклятье есть, и наверняка оно сурово, если Туман отлавливает демонов и пытает их вместе с палачом.
— Земля — это Бог, ее нельзя проклясть, — я терпелива и спокойна. Боль в руке уходит, и напряженные пальцы расслабляются.
— Здесь почти ничего не рождается, — холодно, будто уличая во лжи, произносит вождь, только я говорю правду, даже если ему она не по нраву. Рутил заметно напрягается, как и остальные.
— Лес неподалеку жив и дышит. — Я понимаю, о чем волнуются хаасы, но успокоить вождя мне нечем.
— Он говорит о другом, девочка, — вступает Сова, единственная, кто остается бесстрастной. — Наши дети рождаются уже мертвыми или погибают в первые часы. Ты видела это с Вербой. Наши животные почти не приносят приплода, на полях не всходят посевы. Но ты права, дикий лес живет и ширится.
— Может, вам стоит оставить эти земли?
— Здесь жили наши деды и праматери, — сквозь зубы произносит вождь.
— Тогда тебе нужно решить, что дороже: память предков или грядущее, — я позволяю себе дерзость. По тому, как Туман напрягается и готовится вскочить на ноги в любой момент, а Рутил разворачивается всем телом ко мне, я понимаю, что вождь не сдержан, и мне нужно быть осторожнее с очевидным безразличием и провокациями.
— Мы не оставим эти земли, — все так же бесстрастно произносит Сова, разом осаживая меня и успокаивая других. — Наше племя не уступит территорию, мы хранители…
— Мудрая! — обрывает вождь, но она не замолкает:
— …великой тайны. Сам Хаас повелел беречь это от людей, уповая на своих детей. На эту землю не может вступить враг, пока мы остаемся здесь. Поэтому наш дом был проклят, чтобы уничтожить род или изгнать его с этих мест.
— Возьмите тайну с собой.
— Невозможно, — сокрушенно шамкает Сова, поглаживая пальцами дряблую шею.
— Почему? Какой бы тяжелой ни была ноша, уверена, сил у вас хватит.
— Это озеро, — отвечает Туман, и я умолкаю, непонимающе смотрю на Рутила, который рассказал об их величайшей тайне, зная меня пару минут. Мне, той, которую считали демоном.
— Что в нем особенного? — Я стараюсь понять происходящее, потому что от этого, вероятно, зависит моя свобода, но пока ничего не выходит.
— Боги вернулись к нам, выйдя из него, — обыденно сообщает Туман и смотрит на меня чернеющими глазами. — Если озеро иссохнет, нас снова оставят.
— Хаас сказал так? — Про себя я удивляюсь сильнее, но лишь слегка поднимаю брови.
— Хватит! — Вождь сжимает кулаки и воинственно подается вперед. Все, кроме меня, оказываются готовы к подобной вспышке несдержанности, я же напрягаюсь и опускаю раненную руку вдоль тела, а пальцами другой берусь за золотой ошейник, намереваясь швырнуть его в лицо вождю, если тот нападет. Он в гневе и, в отличие от нашей первой беседы, не изображает насмешливое любопытство. Ему больше нет нужды притворяться. — Ты снимешь проклятье?
— Я уже ответила.
— С чего мне верить? — Он недобро щурится, а я пожимаю плечами, сохраняя спокойный вид. Возразить нечего. К примеру, я никому из них не верю и в то, что меня отпустят.
— Спроси другую жрицу, — снова не сдержавшись, советую я, крепче сжимая золото.
— Вождь, — произносит Сова, бросив на меня укоризненный взгляд, прежде чем хаас вспылит, — в легендах говорящие с Богами не лгут. — И теперь уже я смотрю на нее с подозрением. Выходит, она знает больше, чем рассказала волкам. Выходит, опаснее всего старуха, а не разъяренный палач с охотником.