В последнюю ночь Рутил тихо заводит песни, которые давно не поет, и убаюкивает меня, а утром Туман будит всех на рассвете.
— Лишнего не берем, — решает он, вытаскивая из сумок пустые фляги, грязную сменную одежду и прочее.
— Оружие куда? — спрашивает Сапсан. — И остальное?
— Закопаем, вернемся — заберем, — оптимистично произносит Туман, почему-то смотря на меня. Как и всегда после долгих и вспыльчивых речей, больше похожих на истерики, я спокойна и пуста. Меня не трогают его взгляды или слова.
Рутил роет яму, куда мы складываем пожитки, оставляя при себе достаточно оружия, мне отдают три клинка, два из которых я прячу в сапоги, а один в ножнах — за пояс, воды и еды на несколько дней. Ни одеял, ни подкладок не берем. Сапсан отказывается оставлять свои заметки, но они легкие, не тяготят. После Туман выпрямляется и ждет, когда все будут готовы. Я мешкаю, медлю, а потом, выругавшись сквозь зубы, тоже поднимаюсь и смотрю прямо в чернеющий лес.
Границу тихих земель я чувствую кожей, солнце здесь греет иначе, и тишина, наступившая резко и необратимо, на мгновение пугает. Не слышно птиц, другого зверья, ниады всех сожрали. Мы держимся близко друг к другу, ступая след в след, стараясь не издавать звуков. Я остро чувствую каждый брошенный на меня взгляд, каждый шорох веток и опадающей листвы. Дважды мы проходим через ручьи, и на третий раз Туман останавливается, чтобы набрать воды. Место удачное, вроде неглубокого оврага, нас сразу не заметить. Я сажусь, держа наготове нож, но осознавая, что это тщетно. Что может мое лезвие длиной с ладонь против клыков ниад?
Туман тянет меня вниз, резко дернув за руку. Он прижимает мою голову к мокрой земле. Мне не нужно видеть, чтобы понимать. Я даже не дышу, сердце бьется так сильно, что его должно быть слышно на метры вокруг. Щека и грудь в распахнутой куртке мокрые и холодные, как и нож во вспотевшей руке. Я вся слух. Я оголенный нерв. Я должна выжить.
В мерных звуках леса различим легких шорох шагов. Как такой тяжелый и громоздкий зверь может быть таким тихим? Сколько их? Чуют ли они кровавый бинт на моей ладони?
— Бегом! Бегом! Бегом! — Туман тянет меня за руку вверх, толкает вперед, и я срываюсь с места, не оглядываюсь. Достаточно одного ниада, чтобы мы все погибли. Слева мелькает тень, и он выпрыгивает, приземляясь прямо передо мной. Я вспахиваю землю пятками, пытаясь затормозить, падаю, поднимаюсь и бегу в другую сторону. Дороги не разобрать, только деревья. Я слышу, как он настигает меня большими прыжками и, снова промахнувшись, приземляется чуть левее. Впопыхах метаю нож и не оглядываясь бегу прочь от него. Я скольжу по мху, увернувшись от удара лапой, и снова бегу. Мелькают деревья, ниад, взвыв, прыжком валит одно из них, заставляя меня пригнуться и опять повернуть. Я даже ножа достать не могу, для этого нужно остановиться, а нельзя, нельзя, никак нельзя. Он валит еще одно дерево, преграждая дорогу, и, снова упав, я вижу его жуткую морду, оскал, клыки и глаза, белесые, как у Калы. Он издает странный звук, утробное сытое рычание. С зубов капает красная как кровь жижа, будто уже сожрал кого-то. Демоны, как мне страшно.
— Прочь, — шепчу я на древнем языке, который понимает Кала. Ниады созданы Богами, как и она, тысячи лет назад. Даже в аду с ними могли говорить.
Он моргает жуткими прозрачными склерами и прижимается к земле, чтобы снова прыгнуть. Я вижу, что рукоять моего ножа торчит из лапы, но ему это не помеха. Он вытаскивает длинный язвенный язык и смахивает кровь с зубов. Я сжимаю кулаки. Мне нельзя умирать.
Он глупый зверь, только охотится, не думает. Я могу его обхитрить. Верчу головой, вокруг деревья с обломанными нижними ветками, камни, мох. Ничего больше. Я вытаскиваю ножи из сапог, по одному в каждую руку.
Хорошо. Ладно. Нужно попытаться.
Ниад отталкивается от земли, а я бросаюсь навстречу, проскальзываю под его мощным литым телом и принимаюсь бежать. Опять. Выиграв буквально несколько мгновений. Я спешу к огромного старому крепкому дереву, отталкиваюсь ногой от булыжника и в прыжке вонзаю лезвие в кору. Повиснув на мгновение, подтягиваюсь и втыкаю другой нож в дерево выше, рывком поднимаюсь до ближайшего сучка. Я использую ножи как лестницу, переступаю по ним ногами, забираясь наверх. Ствол сотрясается от удара, ниад уже здесь. Карабкаясь по веткам, я вижу в этом единственное спасение, в скорости и силе мне с ним не сравниться. Я не оглядываюсь, еще слишком низко, меня можно достать. Кора дерева оцарапывает кожу каждый раз, когда я не успеваю заметить сучок или прикладываюсь щекой к стволу. Это все, дальше ветки меня не выдержат.
Сев ближе к основанию, я ложусь на живот, свесив ослабевшие ноги и руки по обе стороны. Я даже вздохнуть не могу, только шевелю губами как рыба. Ниад остается внизу, крутится вокруг дерева, пытается запрыгнуть, но его когти не могут удержать вес. Он бьется башкой о ствол, пытаясь свалить его, но корни крепки, а в коре ни трещинки.
Хвала Древним!
Где, проклятье, хаасы? Уже мертвы? Это невозможно, ниад пошел за мной, я слабее всех, я должна стать первой.
Мысли путаные, из-за недостатка воздуха и бурлящей крови мне кажется, что сердце стучит прямо о ветку. На несколько мгновений я верю, что спаслась, а потом осознаю ситуацию: в руках нет оружия, воды, еды, я одна, на верхушке дерева в тихих землях, внизу ждет ниад, который, когда проголодается, наверняка стряхнет меня.
Когда к рукам возвращается привычная чувствительность, я выпрямляюсь и, прислонившись спиной к стволу, оглядываюсь. Ветки другого дерева близко, но, чтобы перепрыгнуть, мне нужны крепкие ноги, подо мной немалая высота и разверзнутая пасть ниада. Стараясь как можно меньше шевелиться, я усаживаюсь основательнее и максимально расслабляю мышцы, давая им отдых.
После многих неудачных попыток добраться до меня ниад укладывается на землю, намереваясь ждать. Как только он успокаивается, я тоже могу выдохнуть, теперь у меня есть пара, а может, и больше часов, чтобы все обдумать.
Примериваясь к соседним деревьям, я решаю, что все может получиться. Ветка подо мной молодая, упругая, если удачно оттолкнуться, то можно ухватиться за другую, но делать это придется в прыжке, а руки пока еще дрожат. Чуть свесившись вниз, не усердствуя, я также раздумываю, смогу ли вернуть себе хоть один нож, и понимаю, что оно того не стоит. Слишком близко к ниаду.
Еще внимательней я осматриваю ветки дальше, мне нужно сменить не одно дерево. Пытаясь не свалиться, я придерживаюсь руками за ствол, чтобы взглянуть на другую сторону, там деревья реже. Буквально в двух сотнях метров почти отвесный выступ скалы, а еще выше — пещера. Наверняка один из выходов тех шахт.
Если хаасы мертвы, и мне удастся забраться на высоту, по туннелям я могу выйти с той стороны горы.
А если живы и им нужна помощь?
Я смотрю на дремлющего ниада. Бесполезнее меня в тихих землях нет никого.
Я запрещаю себе думать о морали сейчас, осознавая, что это догонит позже, когда выдастся спокойная ночь. Если выдастся.
Судя по движению солнца, проходит несколько часов, прежде чем я решаюсь спасаться дальше. Из-за отсутствия движения тело холодное и чужое. Выпрямившись и аккуратно переступая ногами, я придерживаюсь за другие, более мелкие ветки и плавно двигаюсь к краю. Слишком сильно стиснутый сухой сук крошится под пальцами и осыпается. Разбуженный ниад поднимается на ноги, трясет огромной башкой и, зевнув, просто уходит.
Я замираю.
Это шутка? Боги не могут шутить здесь.
Медленно отступая назад, я возвращаюсь обратно к стволу и опять жду. Ниад не возвращается, сквозь листву и начинающиеся сумерки мне сложно разглядеть, как далеко он ушел. В сомнениях закусив губу, я решаюсь спуститься и рвануть к скале. Так хотя бы есть шанс. Снова царапая кожу, я скольжу вниз, пытаясь не издавать шума вовсе, когда до земли остается два с небольшим метра, я висну на руках и спрыгиваю, не издав ни звука, но вместо того, чтобы рвануть к скале, оглядываюсь.
Если хаасы живы, хоть кто-то из них, я не уйду.
Я не пытаюсь вытащить ножи, по рукоять загнанные в дерево, просто ухожу в сторону противоположную той, куда ушел ниад. Просто хочу оказаться как можно дальше. Где искать остальных, мне неведомо, но я либо их найду, либо найду мертвыми. Вернее всего — вернуться к ручью, но я бежала слишком рвано, беспорядочно и сейчас не представляю, где нахожусь.