- А в самом деле, мисс Воррендер, - сказал мой товарищ. - Вы возбудили наше любопытство. Что если бы Вы и нам рассказали про эти чудеса?
- О, мои сказки покажутся Вам глупостью, - смеясь, возразила она. - Это только воспоминания из моего прошлого.
В это время нам навстречу показался Копперторн.
- А я искал Вас всех, - деланно весёлым тоном вскричал он. - Время обедать.
- Это мы и без Вас могли узнать по часам, - возразил Джон немного резким, как мне показалось, тоном.
- А, Вы охотились вместе, я вижу, - продолжал секретарь.
- Не вместе, - возразил я. - Мы повстречали мисс Воррендер с детьми на обратном пути.
- О! Мисс Воррендер пошла Вам навстречу, когда Вы уходили.
Ехидство тона, каким были произнесены эти слова, возмутило меня, и я воздержался от резкого отпора лишь ввиду присутствия дамы.
Посмотрев случайно на гувернантку, я заметил злобный огонёк в её глазах, обращённых на секретаря, и заключил из того, что она разделяет моё негодование. Отсюда нетрудно понять моё изумление, когда около десяти часов вечера того же дня я увидал их обоих прогуливающимися по саду при лунном свете и поглощёнными оживлённой беседой.
Право, не знаю почему, только это зрелище так взволновало меня, что после нескольких тщетных попыток взяться за занятия я отложил книги в сторону.
Около одиннадцати часов я снова выглянул в окно, но их уж не было. Через несколько минут я услышал шарканье дяди Джереми и твёрдую тяжёлую походку его секретаря, поднимавшихся по лестнице в свои комнаты, расположенные в верхнем этаже дома.
Глава IV
Джон Терстон никогда не отличался особой наблюдательностью, и я уверен, что за три дня пребывания под кровлей его дяди я узнал о жизни дома больше, чем он за три недели.
Мой приятель был всецело поглощён химией и целые дни проводил за опытами и реакциями, радуясь сочувственному собеседнику, с которым можно потолковать о своих открытиях. Что касается меня, я всегда питал слабость к изучению и анализу человеческой натуры, и потому находил много интересного в этом маленьком мирке, жить в котором закинула меня судьба.
Говоря короче, я с таким рвением отдался наблюдениям, что начал серьёзно опасаться за успешность моих научных занятий.
Первым моим открытием было то, что истинным хозяином Данкельтуэйта был не дядя Джереми, а его секретарь мистер Копперторн.
Профессиональное чутьё говорило мне, что страсть старика к поэзии, бывшая вполне безвредной в дни его молодости, превратилась теперь в манию, овладевшую его мозгом и не оставлявшую в нём места никакой посторонней идее.
Копперторн, потакая этой мании и направляя её согласно своим выгодам, добился того, что во всех других отношениях приобрёл над стариком неограниченную власть. Он совершенно бесконтрольно распоряжался всеми финансовыми и хозяйственными делами своего принципала.
Надо отдать ему справедливость - у него хватило такта проявлять свою власть мягко и деликатно, не оскорбляя своего раба-хозяина: поэтому он не встречал со стороны последнего никакого сопротивления.
Мой друг, вечно занятый анализами и реакциями, не отдавал себе отчёта в том, что давным-давно стал в доме совершенным нулём.
Выше я уже выражал убеждение в том, что если Копперторн и испытывал нежные чувства к гувернантке, то эта последняя и не думала отвечать ему взаимностью. Но через несколько дней я пришёл к заключению, что между этими двумя личностями, кроме нежных и не находящих взаимности чувств Копперторна, должна была существовать ещё какая-то иная связь.
Я не раз видел, как Копперторн обращался с гувернанткой манером, который нельзя назвать иначе, как повелительным. Раза два-три я снова видел их гуляющими по саду поздно вечером и поглощёнными оживлённой беседой.
Я никак не мог угадать, что именно могло их связывать. Эта тайна дразнила моё любопытство.
Лёгкость, с какой люди влюбляются на лоне природы, вошла в поговорку; но я никогда не отличался особенной сентиментальностью и потому относился к мисс Воррендер совершенно бесстрастно. Я принялся изучать её, как естествоиспытатель изучает какое-либо редкое насекомое, - старательно, но хладнокровно. Для этой цели я так распределил свои занятия, чтобы быть свободным в те часы, когда она выходит с детьми на прогулку. Таким образом, мне много раз пришлось гулять с ней, и во время этих прогулок мне удалось близко познакомиться с её характером, чего я не достиг бы никаким иным способом.
Она, в самом деле, много читала, отлично знала несколько языков и имела большие природные способности к музыке.
Но под этим культурным налётом в ней хранилась большая доля природной дикости.
В разговоре у неё подчас проскальзывали словечки, заставлявшие меня вздрагивать.
Впрочем, этому нельзя было слишком удивляться, она рассталась со своим племенем, уже будучи взрослой женщиной.
Припоминаю одно обстоятельство, которое особенно поразило меня. Тут чрезвычайно резко сказалась дикость её натуры.
Мы шли по проселочной дороге. Говорили мы о Германии, в которой она провела несколько месяцев, и вдруг она остановилась как вкопанная и приложила палец к губам
- Дайте мне на минутку Вашу палку, - понизив голос, обратилась она ко мне.
Я подал ей палку, и она тотчас же, к великому моему удивлению, пролезла в отверстие в заборе, присела и затаилась там. Я всё ещё удивлённо смотрел ей вслед, как вдруг перед нею выскочил из травы заяц. Она швырнула в него палкой и попала; тем не менее, зайцу удалось улизнуть, хотя и прихрамывая на одну лапу.
Она вернулась ко мне, вся запыхавшись, но с торжествующим выражением на лице.
- Я видела, как он шевелится в траве. Я попала в него!
- Да, и перебили ему лапу, - холодно добавил я.
- Вы сделали ему больно! - со слезами в голосе вскричал мальчуган.
- Ах, бедный зверёк! - в один момент переменив тон, воскликнула мисс. - Я, право, в отчаянии, что поранила его!..
Она в самом деле как будто сильно сконфузилась и всю остальную прогулку больше молчала.
Я со своей стороны не мог слишком строго судить её. Эта сцена была, очевидно, просто-напросто вспышкой старинного инстинкта, который заставляет дикаря бросаться на добычу. Тем не менее, эта вспышка производила крайне неприятное впечатление в Англии, когда автором её являлась прелестная, по последней моде одетая дама.
В один прекрасный день, когда её не было дома, Джон Терстон показал мне её комнату. В ней было много индусских вещиц, доказывавших, что она покинула родину не с пустыми руками. Присущий Востоку вкус к ярким цветам тоже наложил свой отпечаток на эту девичью комнату. Она купила на ярмарке целую кипу синей и красной бумаги и завесила ею стены своей комнаты, скрыв под нею скромные обои.
Эта попытка воссоздать Восток в скромном английском жилище имела в себе что-то трогательное.
В первые дни моего пребывания в Данкельтуэйте странные отношения, существовавшие между секретарём и мисс Воррендер, возбудили во мне только любопытство; но потом, когда я заинтересовался красавицей англоиндианкой, мною овладело другое, более глубокое чувство.
Я тщетно ломал себе голову, чтобы разгадать соединявшую их связь. Почему она гуляет с ним по ночам по саду, днём как нельзя очевиднее показывая, что ей противно его общество?
Очень возможно, что дневное отвращение было просто-напросто уловкой, рассчитанной на то, чтобы скрыть её истинное отношение к нему. Но такое допущение противоречило прямоте её взгляда и откровенному выражению резких черт гордого лица.