— Несколько тысяч…
— Всего-то! И все раскаялись, конечно же! И все обручились с Господом? Черт возьми, у твоего супруга целый гарем! С ним не сравнится ни один из моих приятелей!
— О, да, вы правы.
— Ну и ас! Как это он поспевает присматривать за всеми вами?
— В этом нет нужды. Мы покоряемся ему добровольно. Мы любим его.
— Он вам тоже «покровительствует»?
— Да, он нас защищает.
— А как зовется твоя так называемая «община»?
— Община сестер-благотворительниц… Даже неверующие относятся к нам с уважением.
— Сестры-благотворительницы! Ну знаешь, милочка, завязывай! Поиздевалась над монашенками, вырядившись в их одеяние, и будет! Шлюха шлюхой и останется. Окажу-ка я лучше услугу настоящим сестрам и избавлю их от такого пополнения. Это все равно, как если бы я напялил сутану и отправился в игорный дом в Ангиене. Хорошенького понемножку!
В его тяжелом стальном взгляде, затуманенном алкоголем, сверкнули искры безумия. Он протянул руки, стараясь вцепиться в эту черную фигуру, но бессильно уронил их.
Элизабет молитвенно соединила руки, и он увидел висящие на них четки.
— Боже! Сжалься над этим несчастным! — прошептала она.
— Сжалься! — взревел сутенер. — Оставь свою жалость при себе, идиотка! Одного этого слова хватит, чтобы вывести меня из терпения. Да пойми же, я тебе шею сверну, уничтожу, если захочу!
— Только Бог распоряжается жизнью своих созданий, Бог, сотворивший нас.
— Долго ли еще будет продолжаться эта комедия? — завопил Боб в ярости. — Меня не проведешь. Даю тебе полминуты, чтобы снять этот костюм, иначе я сам сорву его!
Элизабет подняла руки, храня спокойствие перед безумцем, чьи глаза метали молнии:
— Вы не тронете меня.
— Мало я тебя тискал за эти три года! А полчища клиентов, которые тебя лапали со всех сторон! И она еще рядится монахиней! Тоже мне нашлась — девственница и мученица!
Элизабет дрогнула перед натиском грубости.
— Я бы не желала для себя иной участи.
А Боб продолжал злобно измываться:
— Ты что, будешь обслуживать клиентов в таком виде?
От подобных выпадов Элизабет бледнела все сильнее.
— Не богохульствуйте, — сказала она скорбно.
— Да, может, какие-нибудь извращенцы и клюнут! Мадам постриглась. Мадам больше не красится. Да, это действительно попахивает каким-то вывихом! Смотри-ка, ты меня возбуждаешь своим нарядом. Я человек без комплексов и не прочь отведать запретных радостей!
Он вплотную придвинулся к ней, и лицо его скривила звериная гримаса.
— Не прикасайтесь ко мне! — прошептала Элизабет сдавленным от ужаса голосом.
— Мадам привередничает! Мадам забыла ласки своего Боба? Ну, хватит: в постель, милочка! Сама знаешь, что никто не мог заставить тебя так стонать от наслаждения, как я! Что вам, потаскухам, еще надо? Марш в постель!
Он схватил Элизабет за руки, сорвал четки, бросил на пол и потащил ее в спальню, к постели.
— Да, моя красавица… Сейчас увидишь, как я тебя успокою! Попросишь еще повторить! Ты меня классно возбуждаешь своим маскарадом! Хочу поиметь Агнессу-монашенку!
Агнесса ждала у Порт-Дофин в кафе «Сюлли».
Она в точности исполнила все, что предложила Элизабет в саду на авеню-дю-Мэн. Этот план сначала показался чистым безумием, но затем она согласилась с аргументами монахини:
— Есть лишь один-единственный способ окончательно избавиться от негодяя — я пойду к нему вместо тебя… Ты говоришь, он ничего не знает обо мне?
— Ничего. Когда мне казалось, будто я люблю его, часто хотелось рассказать обо всем, но каждый раз какой-то тайный голос останавливал меня.
— Голос свыше… Единственный проблеск разума среди безумия, в котором ты жила! А, кроме Джеймса, говорила ли ты обо мне еще кому-нибудь?
— Нет. Даже Жанине.
— Той девушке, с которой подружилась?
— Да.
— Итак, во второй половине дня отправимся вместе. Есть ли неподалеку от твоего дома какое-нибудь кафе или даже бар — раз уж ты привыкла, к несчастью, к подобным заведениям, — куда этот тип не имеет обыкновения заглядывать и где ты можешь подождать полчаса?
— Есть — кафе «Сюлли». На Порт-Дофин. Я там ни разу не была. У него хорошая репутация.
— Оставишь где-нибудь машину, чтобы он не смог заподозрить, что ты там. У тебя, конечно, есть ключ от квартиры на улице Фезандери?
— Да!
— Приедем за полчаса до назначенного часа. Думаешь, он может быть там?
— Конечно, нет. Он до болезненности точен: раз назначил на три часа, значит, его ключ повернется в замке ровно в три. Не раньше!
— Когда ты откроешь дверь, я войду в квартиру, а ты останешься ждать меня в «Сюлли».
— А что сделаешь ты?
— Встречу месье Боба в назначенный час. Он не знает, что мы близнецы, и примет меня за тебя… Не беспокойся, я воспользуюсь тем, как он удивится, увидев «тебя» в монашеской одежде. И спокойно заявлю, что отрекаюсь от мира и мирской суеты, чтобы посвятить остаток жизни бедным и больным. Бог простит мне эту ложь… Но, — прибавила она вдохновенно, — у меня такое чувство, будто я не лгу…
Агнесса в тревоге соединила руки — точь-в-точь как Элизабет.
— Ты встретишься с самим сатаной, — сказала она.
— С Божьей помощью…
Они спали в соседних постелях. Вместе отстояли мессу. Вместе приняли причастие. Как ни был велик ее страх за Элизабет, Агнесса все же хранила строгое спокойствие, какое обретаешь только в монастыре: она вверилась Божьей воле и уповала на Элизабет, чья святость, она верила, способна сотворить чудо. Замысел, который показался бы безумным или наивным еще два дня назад, больше не пугал. Она чувствовала, что подчиняется высшей воле. Джеймс представлялся далекой и второстепенной целью: ведь главное — побороть зло. Вот почему она дала убедить себя сестре-благотворительнице и согласилась на благочестивую комедию, которую та собиралась разыграть.
— Убеждена, что уже через полчаса ты меня снова увидишь в «Сюлли», — сказала Элизабет. — А потом вместе поедем в штаб к Джеймсу.
Как только она ушла, Агнесса потеряла покой. В какую пропасть она толкнула сестру! Она закрыла глаза и стала мысленно молиться. Она отгоняла страшные мысли, полагаясь целиком на Господа… Иисус… Элизабет… Ничего другого нет на свете. Иисус… Элизабет…
Прошло полчаса, но монахиня не возвращалась. С каждой новой минутой возрастали мучения Агнессы. Прошло еще четверть часа… Значит, дело осложнилось, и Элизабет заблуждалась в своей святой наивности, будто можно побороть Демона. Агнесса поняла, какую неосторожность они допустили, она горько упрекала себя за то, что согласилась на авантюру. Чем больше она размышляла, тем яснее становилось, какая допущена глупость — безумная глупость: это надо же — вообразить, будто на месье Боба произведет впечатление облачение монахини!
Прошел час.
Агнесса вышла из «Сюлли» и бросилась на улицу Фезандери. Она чувствовала, что должна срочно вмешаться, прийти на помощь сестре… Взбежав по лестнице, она остановилась на площадке у дверей квартиры и, приложив ухо к двери, прислушалась: ничего. Агнесса достала ключ и тихо открыла дверь. В гостиной никого не было, но взгляд Агнессы упал на предмет, валявшийся на ковре, — четки Элизабет. Дрожа, она подняла их, как реликвию. Дверь спальни была закрыта. Агнесса снова прислушалась — ни звука. Дрожа мелкой дрожью, она открыла дверь и застыла на пороге. Она не сразу осознала, что видит распростертое поперек кровати тело Элизабет. Ее остекленевшие глаза смотрели в потолок. Агнесса коснулась ее лица, волос, черной шали… Она упала на колени, похолодев от ужаса, Агнесса едва нашла в себе силы склониться к груди сестры: сердце не билось.
— Не может быть! — прошептала Агнесса, убитая горем.
Она сжимала холодные руки сестры, обливаясь слезами.
— Не может быть, — твердила она, рыдая и не находя других слов.
Она даже не пыталась представить себе происшедшее: невозможно было объединить Боба и чистый облик Элизабет, неподвластный силам тьмы. Душа ее уже отлетела в область вечного света…