— Сестра, что же теперь будет со мной?
— Исполнится ваша мечта: вы снова станете честной девушкой. До свидания, Жанина.
— Спасибо, сестра…
Когда девушка ушла в Сопровождении двух полицейских, инспектор сказал мнимой Элизабет:
— Как жаль, что нельзя их всех направить в монастырь сестер-благотворительниц. Лучшего средства перевоспитания не придумаешь, а там они научились бы, наконец, приносить хоть какую-то пользу!
— Для жизни в монастыре нужно особое призвание, — ответила монахиня… — Могу ли я воспользоваться одной из ваших машин, как вы мне это предлагали, господин инспектор, чтобы съездить в штаб?
— Вас ожидают внизу, сестра.
— Потом я вернусь сюда и проведу ночь у тела сестры.
— Не бойтесь: пока вас не будет, она не останется одна. Двое моих сотрудников подежурят в квартире.
— Бедная сестра! Знала бы она, что настанет день, когда к ее телу будут приставлены полицейские!
— Полицейские — мастера на все руки! Но мы, похоже, кажемся вам слишком грубыми?
— Я отношусь с уважением к вам и вашим коллегам и абсолютно убеждена, что в подобных случаях только полиция может быть по-настоящему полезной.
— Вы правы, сестра! Позвольте выразить вам наши искренние соболезнования.
— Благодарю вас, инспектор.
По пути в Марли мнимая монахиня хранила глубокую задумчивость. От всего сердца она возблагодарила Бога за то, что он не оставил ее во время допроса и помог справиться с труднейшей ролью… А если это не роль? Неужели впредь предстоит лишь играть роль? Вряд ли шофер смог понять странные жесты монахини, сидевшей в одиночестве на заднем сиденье машины; она проводила руками то по белому монашескому чепцу, скрывавшему лоб и волосы, то по черному платью, стянутому на талии кожаным поясом. Погладив разбитые четки, как это делала Элизабет и другие монахини, она молитвенно соединила руки.
Этих рук грешницы, не ведавших тяжелого повседневного труда в доме престарелых, Агнесса теперь стыдилась, ей так хотелось бы очиститься служением Господу и обездоленным старикам… Почему ей так легко удалось войти в роль сестры? Помогла ли монашеская одежда, или просто хотелось подражать Элизабет? Агнессе не надо было смотреть на себя в зеркало, чтобы понять, что она уже сильно изменилась. К физическому сходству с сестрой добавилось духовное, словно мысли и чувства Элизабет возродились в Агнессе. Вот самое большое чудо, сотворенное той, чья душа уже вознеслась в царство Божественного Супруга.
Накануне, стремясь вырвать сестру из нечистого прошлого, Элизабет мгновенно приняла решение, как поступить; столь же быстрым и эффективным было ее вмешательство из потустороннего мира. Агнесса понимала, что во время мучительного допроса ей не пришлось ни минуты играть отвратительную комедию: ее ответы были искренними, потому что она на самом деле стала сестрой Элизабет. А умерла Агнесса-Ирма.
Через несколько секунд, когда она встретится с тем, кого любит всей душой, придется перенести труднейшее испытание: она добровольно пожертвует любовью, потому что того требует тень покойной. Элизабет без колебаний отдала жизнь, чтобы освободить ее от прошлого; настал момент, когда Агнесса должна заменить сестру, продолжив ее миссию на земле. Ни одна из сестер не предаст другую.
Если Джеймс был первым офицером американского морского флота, посетившим дом престарелых на авеню-дю-Мэн, то сейчас в одной из приемных натовского штаба впервые появилась скромная монахиня-благотворительница.
Капитан не заставил себя долго ждать.
— Элизабет! Какой сюрприз! Чему я обязан такой честью?
Не получив от монахини никакого ответа, он встревоженно спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Да, Джеймс!
— Что?
— Агнессы больше нет…
Он смотрел на нее, не понимая, что она говорит, и она повторила:
— Господь призвал вашу невесту к себе, Джеймс!
Она с большой мягкостью повторила для Джеймса то, что уже рассказывала полицейским об обстоятельствах, связанных с гибелью сестры. Слушая ее со все возрастающей тревогой, офицер в ужасе прошептал:
— Убита? Но почему? Что она сделала плохого?
— Ничего тому, кто ее убил… Но по отношению к вам она поступила плохо!
— По отношению ко мне?
— Да, она скрыла от вас, какую жизнь вела… Поверьте, Джеймс, мне очень трудно сказать это вам… Но долг повелевает сделать это, потому что Агнессы уже нет в живых… Она была недостойна вашей любви.
Белокурый гигант долго смотрел монахине прямо в глаза:
— Не говорите так, Элизабет. Ни вы так не думаете, ни я. Я знаю, с какой нежностью вы всегда относились к Агнессе, и она отвечала вам тем же, как вы того и заслуживали, зачем же чернить то, что было так прекрасно? Я знаю, Агнесса любила меня и была готова на все ради нашего счастья!
— Я рада, что вы это знаете, Джеймс. Вы правы: Агнесса искренне любила вас. Я благодарю Бога за то, что он призвал ее к себе раньше, чем вы узнали всю правду…
— Какую правду? Есть только одна правда: мы любим друг друга! И я буду любить ее всегда…
— Молитесь за нее, Джеймс. Так будет лучше. Вы должны забыть о ней и соединить свою жизнь с одной из ваших соотечественниц.
— Никогда! Вы, ее сестра и монахиня, не имеете права говорить такое! Господь слышит вас…
— Знаю, что Он меня слышит… Но я тоже слышу Его! И Он один диктует мне эти слова.
Снова он внимательно посмотрел на нее. Он понял всю глубину ее горя. Монахиня избегала смотреть ему в глаза, точно боялась, что он догадается о чувствах, которые она тщетно пыталась скрыть в глубине своей измученной души. Ее взгляд выражал такую тревогу, что он, наконец, прошептал:
— Понимаю… Есть вещи, о которых вы не можете сказать из любви к Агнессе и уважения к покойной… Я ни о чем не прошу вас. Но должен признаться вам, сестра: я знал, что Агнесса жила с недостойным человеком…
Она почувствовала, как леденеет кровь, и повторила, пораженная:
— Знали?
— С того дня, когда я заявил своему начальству о намерении жениться на ней. Это выяснилось в результате расследования, проводимого обычно нашими службами в подобных случаях.
— И, несмотря на это, вы бы женились на ней?
— Я ответил начальству, что если бы я чувствовал, что одинок, то у меня, может, и недостало бы душевных сил помочь ей покончить с прошлым. Но я знал, что имею союзницу — вас! Я был уверен в том, что вы поможете мне сделать ее счастливой!
— А… Что ответило начальство?
— Оно тоже поверило в вас.
— Как вы любили ее, Джеймс!
В последний раз на одно мгновение полные любви глаза монахини поймали взгляд белокурого гиганта и снова со смирением опустились. Офицер, почувствовав внезапное смущение, увидел лишь слезы, текущие по лицу, обрамленному белым чепцом.
Взволнованный, он спросил:
— Могу ли я увидеть ее в последний раз?
— Вам лучше не видеть ее, Джеймс… Это будет слишком тяжело! Похороны состоятся послезавтра в нашей часовне.
— Послезавтра? В день, когда мы должны были венчаться?
— Да, в этот самый день.
— Я приеду.
— И еще мне нужно возвратить вам это…
Она протянула ему обручальное кольцо.
— Оставьте его себе, сестра!
— Не могу, ведь я дала обет жить в бедности.
— Тогда используйте средства от его продажи для друзей, «вредин».
— Они и без того достаточно избалованы! Можно мне употребить это кольцо на дело, которое более соответствует планам Агнессы?
— Поступайте, как найдете нужным. Я тоже должен кое-что возвратить вам.
И он продолжал, доставая из бумажника фотографию пятнадцатилетних близнецов, подаренную ему настоящей Элизабет:
— Знаю, это единственный ее портрет, оставшийся у вас… Мне он больше не нужен!