* * *
Приезд в Баию чемпиона Рио по боксу поверг баиянцев в невероятное возбуждение. Весь город жил предстоящей встречей двух чемпионов.
Накануне матча Антонио Балдуино сидел с друзьями в «Фонаре утопленников», там его и разыскал импрессарио столичного чемпиона.
— Добрый вечер…
— Добрый вечер…
Антонио Балдуино предложил гостю пива.
— Я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз.
Толстяк с Жоакином пересели за другой стол.
— Вот какое дело… Клаудио не может потерпеть поражение…
— Не может?
— Да, и вот почему. Он мне должен кучу денег… Если он будет побежден, он больше не сможет выступать на ринге. Не так ли?
— Ну, так.
— А если он победит, он будет драться с другими… А ты получишь отступное.
— И сколько?
— Я дам сто мильрейсов, если ты дашь себя побить. А потом ты будешь иметь право на реванш.
Антонио Балдуино поднял было руку, чтобы двинуть этого наглеца хорошенько, но, подумав, опустил ее на стол.
— Вы уже говорили с Луиджи?
— А… Луиджи — старый мошенник. Он ничего не должен знать.
И он заулыбался.
— А потом, когда все разойдутся, вы сможете подраться по настоящему… Ну, по рукам?
— Деньги при вас?
— Деньги ты получишь после матча.
— Нет. Так не пойдет. Деньги на бочку.
— А если ты потом не дашь себя побить?
— А если я дам себя побить, а вы потом меня надуете?
Антонио Балдуино встал из-за стола. Толстяк и Жоакин следили за ними издали.
— Не будем ссориться, — забормотал импрессарио. — Сядь.
Он посмотрел, как негр опрокидывает очередную порцию кашасы.
— Я тебе верю… Возьми деньги — я тебе их передам под столом…
Антонио Балдуино взял деньги, поглядел — пятьдесят мильрейсов:
— Вы же обещали сто!
— Остальные пятьдесят после…
— Тогда я отказываюсь…
— Но клянусь, у меня больше нет с собой денег…
— А мне нужно сейчас.
Антонио получил остальные пятьдесят и пересел за столик к Толстяку. Едва импрессарио покинул «Фонарь», Антонио захохотал и хохотал, пока у него не заболел живот.
На следующий день после матча, окончившегося позорным поражением чемпиона Рио, его импрессарио ворвался в «Фонарь утопленников» с перекошенным от ярости лицом:
— Ты — гнусный мошенник!
Антонио Балдуино рассмеялся.
— Верни мне мои деньги…
— Украсть у вора — нет позора.
— Я обращусь в газеты, в полицию…
— Давай, давай…
— Ты вор, вор…
Антонио одним ударом свалил импрессарио с ног. Посетители «Фонаря», не ожидавшие нового бокса, разразились аплодисментами.
— Подумайте, он хотел меня купить, друзья… Он дал мне сто мильрейсов, чтобы я поддался этому рахитику… Я ему, конечно, пообещал, чтоб в другой раз неповадно ему было покупать таких, как я. Я продаюсь только за дружбу… А теперь давайте пропьем его денежки…
«Фонарь утопленников» встретил речь негра одобрительным смехом. Антонио Балдуино вышел из бара и отправился к Зэфе, каброше, — она недавно приехала из Мараньяна и привезла от Марии дос Рейс нежный поцелуй ее возлюбленному (посредница не ограничилась передачей одного поцелуя и продолжала и по сей день передавать их Антонио Балдуино). На деньги импрессарио Антонио купил для Зэфы ожерелье из красного бисера.
Луиджи теперь уже всерьез заговорил о столице.
* * *
Боксерская карьера Антонио Балдуино оборвалась в тот день, когда он узнал, что Линдиналва выходит замуж. В газетах, оповещавших о его встрече с перуанцем Мигезом, Антонио Балдуино прочел объявление о свадьбе «Линдиналвы Перейры, дочери предпринимателя командора Перейры, члена торговой корпорации, с молодым адвокатом Густаво Баррейрасом, славным отпрыском одной из самых известных баиянских фамилий, блестящим поэтом и превосходным оратором».
Антонио Балдуино вышел на ринг пьяный и был нокаутирован на третьем раунде: он не мог драться и даже не защищался от ударов, которыми осыпал его перуанец. Пошли слухи, что негра подкупили. А сам Антонио Балдуино никому не захотел объяснить причину своего поражения. Даже своему тренеру, Луиджи, который в эту ночь рыдал навзрыд, рвал на себе волосы и проклинал всех и вся на свете. Даже Толстяку, смотревшему на него покорным взглядом человека, живущего в постоянном ожидании несчастья. На ринг Антонио Балдуино больше не вернулся.
* * *
Холодной ночью, после своего поражения, Антонио Балдуино не пошел в «Фонарь утопленников». Вдвоем с Толстяком они отправились в бар «Баия» и заняли там столик в глубине зала. Антонио Балдуино молча пил, когда какой-то оборванец подошел к ним и стал клянчить на выпивку.
Балдуино поднял на него глаза:
— Я знаю этого типа. Не помню откуда, но знаю…
Оборванец смотрел на него остекленевшим взглядом, облизывая пересохшие губы:
— Хоть на глоток не пожалей, друг…
В эту минуту Антонио Балдуино увидел на лице оборванца шрам:
— Моя работа…
Он напряг свою память и вдруг хлопнул себя по лбу:
— Послушай, тебя не Озорио зовут?
Толстяк тоже его признал:
— Ну да, это тот самый солдатик…
— Я уже был произведен в сержанты…
Бывший солдат придвинул стул и сел за их столик.
— Я был сержантом, — повторил он, облизывая губы, — хоть на глоток не пожалейте…
Балдуино улыбался, а Толстяк смотрел на солдата с состраданием.
— Потом я встретил девушку, слышите, девушку, красивую… Ух, какую красивую… Мы с ней обручились… И должны были пожениться, как только меня произведут в капралы…
— Но ты же уже был сержантом?
— Все равно… я не помню… Нет, меня должны были произвести в капитаны. Капитан мне обещал, слышите… Капитан… Еще один глоточек? Любезный, принеси-ка еще стаканчик, мой друг платит… Уже была назначена свадьба… И сыграли б мы ее на славу… Моя невеста была такая красивая, такая красивая… Но она мне изменила…
— А этот шрам?
— А это мне один тип… Ну, я ему тоже выпустил кишки наружу… Она была красавица… красавица…
— Это верно…
— Вы ее знаете?
— А то как же… Ты что, меня не признал?
Они пили вместе всю ночь и вышли из бара в обнимку, заливаясь смехом, забыв про Марию дос Рейс и про самих себя — бывшего солдата и бывшего боксера.
Правда, очнувшись на секунду от пьяного забытья, Озорио вдруг вроде припомнил:
— Но ты, какой ты… — И он оттолкнул от себя Антонио Балдуино.
— Но я ведь тоже все потерял…
И они, снова в обнимку, пошли, шатаясь, по улице.
— Она была такая нежная…
В пьяном бреду Антонио Балдуино путал черную Марию дос Рейс с белой Линдиналвой.
ГАВАНЬ
Баркасы застыли на зеркальной воде.
На баркасах с зарифленными парусами спали в темноте лодочники. Обычно они наперебой зазывали совершить прогулку по маленьким гаваням залива, посетить знаменитые прибрежные ярмарки. Но сейчас лодочники спали, и спали их суда с начертанными на бортах красочными названиями: «Крылатый», «Скиталец», «Утренняя звезда», «Отшельник». На рассвете они снова понесутся, подхваченные ветром, распустив паруса, взрезая гладь залива.
Они отправятся за грузом: зеленью, фруктами, кирпичом или черепицей. Объедут все прибрежные ярмарки. И возвратятся заваленные ароматными ананасами. Самое быстроходное из всех — судно, на борту которого выведено большими буквами: «Скиталец». Его хозяин, Мануэл, спит на носу баркаса. Мануэл — старый мулат, из тех, что рождаются и умирают на воде.
Антонио Балдуино всех здесь знает. Еще мальчишкой любил он прийти сюда и растянуться на песчаном пляже: ноги — в воде, под головой — подушка из песка. В эти ночные часы — вода теплая, ласковая. Иногда он молча удил, расплываясь в улыбке, когда что-нибудь попадалось. Но чаще, почти всегда, он просто смотрел на море, на корабли, на спящий мертвым сном город.