Старик замолчал. Казалось, заснул, но вдруг он проговорил сдавленным голосом:
— Семья была… Не веришь?.. Две дочери были, я их даже в гимназию отдал… Наглядеться на них не мог… И все прахом пошло… скотина и прочее… одну девчонку белый какой-то околдовал, увез невесть куда… Другая тут живет, в Кашоэйре… волосы остригла, будто помешанная… продажной стала. Ладно, я хоть знаю, где она… А другая?
Женщина отвела взгляд от двери:
— Вы, видать, продажных не любите…
— Пропащие они… лохматые, крашеные…
— Не знаете вы, каково им приходится… Ничего вы не знаете… ничего…
Старик растерянно замолчал. Заговорил бывший солдат:
— У меня любовница была такая… до полуночи клиентов принимала, а потом я к ней шел, до утра оставался… Хорошее было время…
— Чего же вы тогда говорите?
— Я ничего и не говорю…
— Ничего не знает, — гневно сказала женщина, — а туда же… Я вот от такой жизни с голоду чуть не подохла… господь избавил — сжалился…
Антонио Балдуино удивился. У таких детей не бывает. Но промолчал.
Старик приоткрыл один глаз:
— Я ничего такого не говорю, упаси господи… Если бы не дочь, на что бы я жил? Жив ее помощью… И уважает меня, ничего не скажешь… Как приду, сейчас всех мужчин вон выставит. Только вот стриженая.
Женщина рассмеялась. Антонио Балдуино изрек:
— Жизнь бедняка — мука мученическая… Бедняк все равно что раб…
Бывший солдат поддакнул:
— Знал я одного капрала — он то же самое говорил.
— Это тот, который красотку у тебя увел?
— Другой. Между прочим, Роман ее не увел… Она меня любила…
— А жила с ним, — захохотал Антонио Балдуино.
— Ты же ее не знаешь, такая красавица… С ней ни одна женщина не сравнится.
Поезд подошел к какой-то станции. Безбилетные пассажиры притихли. Очень близко по линии ходили люди. Чей-то голос сказал: «Прощай, прощай…» Еще послышалось: «Привет Жозефине». Совсем рядом раздался шепот.
— Ты забудешь меня…
Голос был женский, грустный. Мужской голос ответил, что не забудет.
— Пиши…
Послышался поцелуй — и звук его слился со свистком, оборвавшим проводы. Колеса застучали по рельсам. Бывший солдат объяснил:
— Паровоз говорит: «Еду с богом, еду с чертом». Точно?
— Вроде.
— Это мне мать так сказала, когда я и ходить-то еще не умел. Другой паровоз, большой, который много вагонов тащит, тот говорит иначе: «Кофе с молоком, хлеб с маслом». Точно? — Солдат задумался.
— У тебя есть мать? — спросила женщина.
— Еду к ней… плакала, когда я в армию уходил… Женщины все такие… Думает, я все маленький. — Он покручивал несуществующий ус.
— Все мы одинаковые, — сказала женщина. — Слыхали, — она обращалась к Антонио Балдуино — ту, на станции? Просила, чтоб он ей писал…
— Слыхал…
— Никогда больше она его не увидит… Я тоже. — Она замолчала.
— Что? — Старик открыл оба глаза.
— Да так, ничего особенного… — Она стала что-то насвистывать.
— Этот мир гнусно устроен. — Старик зло сплюнул. — На мУку рождаемся…
— Нет, папаша, жизнь штука неплохая… вам просто не повезло. — Бывший солдат улыбается.
— Неплохая, коли есть деньги, — отрезала женщина.
— Значит, мать у тебя? — спросил Антонио Балдуино, оборачиваясь к солдату. — Я своей матери никогда не видал. А тетка моя рехнулась… Вот у Толстяка есть бабушка…
— У какого еще Толстяка?
— Есть такой, ты не знаешь… добрый…
— Добрый? — едко переспрашивает старик. — Чушь… Добрых не бывает…
— А Толстяк вот — добрый…
Старик опять задремал. Негру ответила женщина:
— Есть добрые… бедняк рождается на горе горькое… Бедность делает человека злым.
Поезд идет быстро. Бывший солдат растянулся на мешках с табаком. Негр разглядывает женщину. Лицо в морщинах, и до чего же страшный живот. И все-таки Антонио Балдуино замечает, что глаза ее улыбаются. Она смотрит в небо сквозь щель над дверью.
— Все от бедности, знаете? Вот я на него и не сержусь… Бросил меня с брюхом…
— Ваш муж? — вежливо спрашивает солдат.
— Я проститутка… замужем никогда не была…
— Я так и думал…
— Что ему было делать? Денег — ни гроша… Где уж тут сына вырастить… Ночью убежал, будто вор… Все свое барахло оставил… Я знаю — меня-то он любит…
— Убежал, как увидел, что будет маленький?
— Да… я клиентов бросила, ушла к нему… Стирала, жили, будто венчанные… Добрый он был, такой добрый, прямо святой… хоть на алтарь ставь…
— Сильно вы его любите…
— Чистая правда… прямо святой… Однажды я говорю ему радостно так — у нас будет маленький… У него такое лицо сделалось… смеялся он, целовал меня… так хорошо было…
— А меня дома невеста ждет, — сказал солдат. — Хорошенькая… Вернусь — поженимся.
Странное было лицо у парня, когда он говорил это. Ни дать ни взять — покойник. Глаза закрыты, на губах улыбка, круглое лицо безмятежно счастливо… У живых так не бывает.
Женщина покачала головой. Видать, много пережила — уж очень усталое выражение на ее нестаром еще лице. Жаль ей солдатика. Такой славный и жил-то еще совсем мало — и на тебе, собрался жениться… Но Антонио Балдуино спрашивает:
— А потом что?
И женщина продолжает:
— Все нужда проклятая… Жили в дыре, впроголодь… Он работал, я белье чужое стирала — денег все равно не было. Потому и ушел.
Жаль ей солдатика. Тот приподнялся на локте, жадно вслушивается.
— Ночью ушел. Я и не заметила… Все свое барахло оставил… Я потом догадалась — сбежал, чтоб не видать, как малыш голодает… Говорят, работает он теперь в Фейра-де-Санта-Ана… Я к нему еду…
Солдат помрачнел. Теперь он думает, как раздобыть денег, чтобы кормить жену, а потом и детей.
— Уж очень она хорошенькая… И потом, я ведь буду работать… Работы я не боюсь…
Женщина подбадривает его:
— Конечно…
Но парня одолели сомнения — сразу видно. Антонио Балдуино говорит женщине:
— Буду вашему сынишке крестным…
— Я ему чепчик сшила… Одна старушка дала мне пару пеленок… Больше у него ничего нет… нищим рождается…
Бывший солдат сказал:
— Нет, не женюсь… А хорошенькая…
Поезд прибыл на станцию Сан-Гонсало. Сошло несколько пассажиров. Городок спит, спрятавшись в густых садах. Шум поезда разбудил ребенка где-то поблизости. Послышался детский плач. Женщина счастливо улыбнулась.
— Туго вам придется, — говорит Антонио Балдуино. — Будет у вас малыш по ночам реветь…
— Хочу мальчика…
Свисток отходящего поезда разбудил старика.
— Солгал я… Есть хорошие люди… Вот — дочка моя, Мария… Зэфа, та — дрянь… Будто в воду канула… померла, может? А Мария — добрая, деньги мне дает… ругается, как напьюсь… А я из-за Зэфы пью… Мария-то добрая…
Голова старика опустилась на грудь, он опять дремлет.
Бывший солдат говорит женщине:
— Вот какие дела… Мальчика, значит, хотите? У меня тоже сын будет, как женюсь… Говорят, некоторые мужья от боли корчатся, когда жена рожает…
Он снова счастлив. Он смотрит на женщину без тени желания. Его сердце чисто, он с бесконечной нежностью думает о Марии дас Дорес, которая ждет его в Лапе. Он улыбается: девчонка не знает, что он едет, то-то удивится… Жалко, усы мало выросли… Она его и не узнает поначалу-то…
— А вдруг она меня не узнает?
— Кто? — удивляется Антонио Балдуино.
— Никто. Так просто…
Старик проснулся. Он трясется от холода. Снова поднялся ветер, предвещающий непогоду. Под натиском ураганного ветра поезд вздрагивает на рельсах.
— Опрокинется еще, развалина, людей передавит, — говорит Антонио Балдуино.
— Бедняку — страдание вечное… Одни на счастье рождаются — богатые это… Другие на муку — бедняки… Так заведено с сотворения мира.
Бывший солдат сладко спит, негромко похрапывая. Он не слышит свистящего воя ветра.
— Ливень будет, потоп… — Старик дотащился до двери, смотрит сквозь щель наружу.
— Я в таких местах побывал, папаша, где уж очень людям худо приходится… Десяти сентаво в день не заработают…
— На табачных плантациях?