Не в меру восторженному поклоннику зимы было лет двадцать, двадцать пять – трудно сказать точнее, потому как, хоть был он строен и двигался по-юношески легко, сложен был совершенно по-взрослому, бороду, густую и чёрную, носил уж далеко не первый год, да и голос имел что надо – глубокий, гулкий бас. Спутник его казался помоложе и победнее, и если первый в своём зелёном жупане и мехом подбитом плаще выглядел этаким франтом, то второй был одет не так броско, зато добротно, как одеваются для дальней дороги местные крестьяне или горцы. Шёл он, опираясь на посох и слегка прихрамывая, нёс за спиной потрёпанную котомку. Из-под чёрной, ка́таной, простецкого фасона шляпы выбивались спутанные рыжие пряди. Эти двое, похоже, были в пути уже не первый день, пробираясь не то в Равенцы, не то в Галлен. Дорога, укатанный санный проезд, могла завести и туда и туда, а поскольку до развилки было ещё далеко, то повстречавшись, оба шли вместе, сведённые зимой, судьбой и дальней дорогой, да, может, ещё тем странным зудом, который круглый год уводит прочь из дома охотников, бродяг, поэтов и воров.
В это время года здесь было мало дичи и нечего было красть.
Жуга – так звали рыжего странника, или, по крайней мере, так он себя называл.
Поэт звался Вайда.
Была зима. Бесцветная, равнодушная, не очень холодная, но такая буранная, такая обильно-снежная, что старики в деревнях только диву давались, глядя поутру в окошко – не могли они припомнить такой зимы, сколько ни ворошили в седой усталой памяти долгий свой век. И летописи молчали, а если и не молчали, то отсылали в прошлое так далеко, что сомнение брало: полно! Да было ли это? И неужто жили люди в ту пору? Старики качали головой и лезли обратно на печь, кряхтя недужно.
Наконец бородач отсмеялся.
– Срезал ты меня, Жуга! – молвил он, утирая выступившие слезы. – Ох, срезал! Не о чем жалеть, значит? Да… И всё равно, до чего удивительная пора! Вот, послушай:
– Здорово, – одобрил Жуга. – Сам придумал?
– Ага… О, гляди-ка! – Вайда неожиданно остановился. – А вот и след… Что скажешь, а?
Жуга подошёл поближе и нагнулся рассмотреть. Снял шляпу, взъерошил пятернёй волосы на затылке.
– Ну, этот след как раз очень даже понятно чей.
– Да я не об этом! – отмахнулся поэт.
– Я понял, что не об этом, – кивнул Жуга.
Мела позёмка, но свежий снег на обочине, белый, рыхлый, тронула походкой маленькая босая нога.
– Нешто человек? – поразился Вайда.
– Да вроде бы, – несколько неуверенно согласился Жуга. – Ребёнок, наверное, или девчонка… Других не видишь следов?
– Нет… Что за притча! И охота кому-то босиком по снегу!
Жуга выпрямился и огляделся окрест.
Белые, укрытые снегом поля были пусты – ни кустика, ни деревца, ни человека, ни зверя, лишь далеко впереди темнела опушка зимнего леса.
– Никого?
– Никого.
– Ну дела…
Потоптавшись, оба переглянулись, пожали плечами и молча двинулись в дальнейший путь.
Смеркалось. Ближе к ночи неожиданно потеплело. Небо затянула сизая облачная пелена. Большими пушистыми хлопьями повалил снег. Вскоре двое приятелей добрались до леса. Ветру сюда пути не было, снег падал чинно, степенно и мягко кружась. Побродив окрест, Жуга облюбовал небольшую поляну, Вайда выбор одобрил, и решили заночевать прямо здесь. В темноте расчистили место, из-под седой разлапистой ели надёргали сушняка, и вскоре под котелком заплясал, зябко похрустывая дровами, робкий зимний костерок.
Вайда расположился поудобнее, стянул, покряхтывая, сапоги и поставил их ближе к огню; посмотрел с неодобрением на свои сбитые, в мозолях, ноги и полез в сумку за провизией. Жуга в свою очередь развязал мешок, понавытаскивал засохших, узлом скукоженных кореньев. Вынул нож, искрошил в котелок два-три корешка, задумался на миг и добавил ещё. Вода вскоре закипела, приобрела неприятный бурый цвет. Жуга размешал варево, ловко подцепил котелок и поставил его на снег. Помахал рукой, сморщился.
Вайда нерешительно покосился на остывающий взвар, понюхал и скривился:
– Это что… вот это – пить?
Жуга усмехнулся:
– Полощи.
– А-а…
Рифмач придвинулся ближе, взял протянутую другом берестяную кружку, зачерпнул и подождал, пока не остыло. Попробовал, выплюнул. Ещё раз и ещё.