Выбрать главу

…Жаркими пальцами пляшет костёр, лижет сухие вязанки. Чёрным хвостом над землёй жирный зловонный дым. Запах горелого мяса и след в пламени стихшего крика – в шуме толпы, в шуме толпы, в шуме толпы…

…Повозка старая ползёт неспешно по дороге, плетутся сонно под ярмом усталые волы. Под солнцем пыль, и потный лоб никак не остывает. Но почему так хорошо нам ехать в никуда? Нигде подолгу не сидеть, нигде не оставаться. И рядом – милое лицо и карие глаза…

…На снежной поляне вдруг голос зовущий, В просторах снегов умирающий день. Полночные звёзды и ветер метущий, Погасший костёр и скользящая тень…

Збых помотал головой.

– Не моё… – прошептал он еле слышно. – Всё – не моё…

Он посмотрел на свои руки – широкие мозолистые ладони деревенского кузнеца. Пошевелил пальцами, хмыкнул. Откуда это странное чувство поющих под пальцами струн? Он же не играл никогда ни на чём, не знает даже, с какого конца за скрипку браться. И голова… Збых снова затряс головой. Слова. Слова. Накатывают, кружатся, теснятся…

– Збых!

Кузнец оглянулся. Вниз по склону бежал Жуга. Споткнулся, заскользил, упал, зарывшись носом в снег. Встал отряхиваясь. Поднял и нахлобучил шляпу, и уже не особенно торопясь, спустился к реке. Остановился рядом.

Некоторое время они молчали.

– Красиво, – совершенно неожиданно для себя сказал вдруг Збых.

– Что? – встрепенулся Жуга.

– Красиво, говорю, – задумчиво повторил кузнец. Посмотрел Жуге в глаза. – Почему я раньше этого не замечал? Или… это тоже из-за рифмача?

– Всё может быть… Сам ты что об этом думаешь?

Збых наклонил голову, посмотрел искоса.

– Я не думаю, я знаю, – ледяным голосом сказал он и вдруг ни с того ни с сего начал читать:

Призрак давних эпох, навевающий сон, Эхо тихих шагов, уходя в небосклон, Бороздящее тьму на рассвете. Лёгкий шелест листвы, рокот тёплой волны, Тишина подземелий и грозы весны — В колыбель приходящие к детям. Оберёг и броня тёплых маминых рук, Вереница событий, друзей и подруг, Первый враг, что понять так непросто. Поле, лес и луна – в облаках и в реке, Лето, осень, весна, льдинка на языке — Это в памяти держит подросток. Уходящая юность, груз новых забот, Сны, печали, усталость, кровь, слёзы и пот, Смех и горе, ответы, вопросы… Дуновение смерти за чьей-то спиной И любовь, что поможет остаться собой — Так внезапно становишься взрослым. Новый груз новостей, треволнений и бед, Череда поражений, ничьих и побед. Первый волос седой на макушке. Всё, что в жизни узнал, уже можно забыть, Всё равно эти знания не применить — И грустят старики и старушки. Нет ни сна, ни печали, лишь молкнут шаги, В воду бросили камень, погасли круги, Только души в единое слиты. Вновь ушёл в дальний путь призрак давних эпох, И в молчанье холодных застывших веков Пыль заносит могильные плиты…

Жуга слушал почти не дыша эти скупые сбивчивые вирши, от которых щемило сердце, и нездоровый холод волной поднимался в душе, и не оставалось после ничего, только один большой, неясный вопрос: почему? зачем? за что?

– Силён рифмач… – одними губами прошептал Жуга.

Збых умолк. Покосился на ремешок на запястье. Кожа под ним покраснела и чесалась.

– Жуга, – тихо позвал он.

– Что?

– Что дальше будет?

– С тобой или с ним?

– С нами… с обоими.

Жуга не ответил. Присел у края майны. Сгрёб ладонью снег.

– Смотри. – Он слепил снежок и бросил его в прорубь. С лёгким плеском тот исчез и показался снова еле видным белым пятнышком под тёмной водой. – Вода это как бы твоя душа. А снежок – его. Не плавает, не тонет.

Он умолк, а когда продолжил, голос его звучал странно.

– Вода растопит снег, – говорил Жуга, не глядя на кузнеца. – Пройдёт девять дней, и его душа отправится в путь. Если они смешаются, то и твоя уйдёт следом… Три дня уже прошло.