– Болит?
Жуга помотал головой: «Нет». Ружена вздохнула. Раны на рыжем пареньке заживали на удивление быстро – ещё вчера он не мог не то что ходить, но даже стоять, а сегодня из-под чёрной коросты ожогов уже проглядывали розовые пятна здоровой кожи.
– Всяк на свете должен своё дело знать, – сказала она. – Збых своё знает, а потому не беспокойся. Ты не видел, как он из железа кружева плетёт. Делай что должен, и будь что будет.
– Иногда я не могу понять, – задумчиво произнёс Жуга, рассеянно теребя подвески на браслете, – что я с собой приношу – добро или зло. Вайда, теперь вот Збых. А ещё мальчишка этот…
– Зденек?
– Да, Зденек… Когда, кстати, он пропал?
– Прошлой осенью… А откуда ты знаешь?
– Так, – Жуга пожал плечами, – слышал краем уха.
Ружена помолчала.
– Я не знаю, – наконец сказала она. – Наверное, всё-таки зла в тебе нет. Другой бы просто бросил их обоих и ушёл себе спокойно. А ты остался.
– Остаться остался, а толку… Ладно. Хватит об этом. – Он вздохнул и взял со стола нож. Тронул пальцем лезвие и протянул его Ружене.
– На, возьми.
Та поспешно отстранилась.
– Это ещё зачем?
– Узел на оберёге засох – тебе не развязать. Когда скажу – разрежешь ремешок.
– И что с ним потом делать?
Жуга подошёл к кровати. Обернулся.
– Сожги. Так будет лучше.
Он перелез через Збыха и улёгся рядом. Нащупал на браслете угловатую подвеску с человечком. Посмотрел на Ружену.
– Не боишься?
– Боюсь, – кивнула та. Нож в её руке дрожал.
– Это хорошо, – кивнул Жуга. – Срезай.
Он подождал, пока нож не рассёк кожаную полоску, стиснул зубы и сорвал подвеску.
И провалился в темноту.
…всё дальше и вперёд скользя по тонкой грани между сном и явью, ни туда, ни туда не сворачивая. Ни света ни темноты, только клубящиеся тени кружатся, сплетаются, растворяясь друг в друге и тут же пропадая. Лица. Руки. Глаза. Скрипы. Шорох. Шум в ушах.
Жуга в этом странном «нигде» двигался медленно, словно слепой в лабиринте. Тела своего он не чувствовал, лишь браслет весомо оттягивал левую руку; самой руки видно не было, только краем глаза удавалось углядеть мерцающую во мгле красную искорку: камень.
Жуга остановился и огляделся.
«Вайда!»
Ответа не было.
«Вайда!»
Новая волна шорохов, но и только.
Жуга растерялся. Он не знал, что будет делать, когда попадет сюда. Он даже не знал, куда его занесёт. Какие поиски, когда нет ни верха, ни низа, ни середины?
Хотя если подумать…
Браслет помог ему сюда попасть. Должен же в этом быть хоть какой-то смысл!
«Вайда!» – снова позвал он.
Нет ответа.
Жуга задумался.
У Вайды сейчас нет своего тела. Это Збых, а не Вайда спит в избе, но его звать как раз не стоит – кузнец может только помешать. Что сводит их воедино?
«Рифмач!»
Эхо метнулось вдоль невидимых стен, разгоняя тени. Жуга шагнул, нащупывая путь невидимой ногой, и вновь остановился.
«РИФМАЧ!!!»
Тени сгустились. Теперь в них появилась форма, возникли границы. Шум перестал быть неразличимым – ещё не слова, но призраки слов. Ещё шаг – и впереди замаячила размытая фигура человека.
«Рифмач, я здесь!»
«Я… я… я… ззуу…»
Жуга снова продвинулся вперёд и замер, поражённый.
Перед ним были двое. Хотя нет – один… Нет, – поправил себя Жуга, – всё-таки двое.
Это было странно и страшно – видеть, как сливаются, перетекая из одного в другое, головы, руки, ноги… Призрачные тела дёргались, бились в медленных и бесконечных судорогах, и от этого становилось ещё страшнее. Лиц видно не было. Сердце у Жуги замерло: он понял, что едва не опоздал.
«Рифмач!»
Движение замедлилось. Голова (сейчас она была одна) повернулась к нему. Тёмный провал рта раскрылся.
«Кто-о-о…» – эхом прошелестел вопрос.
«Это я. Жуга. Я искал тебя, Вайда. Пойдём со мной».
Головы медленно разделились. В дымном проблеске проглянуло лицо рифмача.
«Зачем… ты…»
«Идём со мной, – повторил Жуга. – Оставь спящего в покое. Ты здесь чужой, Вайда. Идём, пока не стало поздно. Семь оборотов уже прошло».
Искажённое болью лицо исчезло и появилось вновь.
«Я не помню… Ничего не помню…»
«Память – колодец. Разбей пустое отражение и войди в воду. Перестань быть тенью. Отыщи себя».
На сей раз молчание затянулось надолго.
«Ты… поможешь мне?»
Жуга больше всего боялся обещаний, но иного пути, похоже, не было.