– Наверное, не мог.
Бессильно подперев голову рукой, Жуга сидел за чашкой остывшего чая, изредка вороша всклокоченные волосы. Поднял взгляд – в кривозеркалье начищенного самовара отразилось худое измождённое лицо. Жуга прикусил губу и сжал кулаки.
– Куда его унесли?
– В церковь.
– Мне нужно… туда.
– Сиди, сиди… Там и без нас всё сделают как положено. Вечером сходим.
Жуга некоторое время молчал, взвешивая доводы, затем помотал головой.
– Нет, – сказал он, вставая. – У меня ещё есть девять дней. Пойдём сейчас.
Отец Алексий ничего не понял, покачал головой, но перечить не стал и молча принялся одеваться.
Бревенчатая маленькая церковь оказалась на удивление новой и ухоженной, только выстудилась преизрядно. Светились лампады у икон. За стеной потрескивала печь, оттуда мягкими волнами расходилось тепло. Наверху, в купольном сумраке виднелись размытые лики стенной росписи. Пахло ладаном.
Гроб с телом Вайды стоял у алтаря. Горели свечи в изголовье. Переодетый и причёсанный, рифмач лежал словно живой, и лишь лицо его, непривычно бледное и спокойное, выдавало истину.
– Где его похоронят? – хрипло спросил Жуга и закашлялся. Звук заметался эхом в гулкой церковной пустоте и затих в углу.
Отец Алексий пожал плечами:
– Здесь. А почему ты спрашиваешь?
– Не всегда лицедеев хоронят на кладбище.
– Он ведь православной веры?
Жуга не знал точно, но кивнул, нимало не колеблясь: «Да».
– Тогда как и всех – на погосте. Я поговорю с поселянами, к завтрему выкопают могилу.
Жуга покачал головой, поднял взгляд на священника, и голубые глаза его так ярко вдруг блеснули, отразив свечное пламя, что отцу Алексию сделалось не по себе.
– Не надо, – тихо сказал Жуга. – У меня больше нет денег.
Он покосился на гроб и снова вздохнул.
– Я сам буду рыть.
Солнце клонилось к вечеру, когда Жуга, скользя и опираясь на посох, медленно поднимался на гору, где примостилась чёрная хибара деревенской кузни. В кузницу вела тропинка. Узкая, плотно утоптанная, она подходила к самым дверям и после убегала дальше, спускаясь к воде, к пробитой в речке проруби. В кузне явно кто-то был: тонким звоном пела под ударами молотка наковальня. Жуга не стал стучаться – всё равно бы не услышали – и, подойдя, сразу открыл дверь, вошёл и огляделся.
Внутри было жарко и сумрачно. В дальнем углу был сложен очаг дикого камня, там багровым отсветом мерцали угли. В другом углу примостился низкий стол-верстак, на котором вповалку лежали разновеликие клещи, молотки, зубила и другой кузнецкий инструмент. По стенам был развешан всяческий готовый товар – крючья, засовы, петли ворот, серпы, косы, скобы, не то тележные, не то бочарные обода, три-четыре топора и множество подков, рядком нанизанных на толстый гранёный прут.
Человек у наковальни поднял голову.
– Не стой на пороге! – крикнул он, весело блеснув зубами. – И дверь закрой – дует!
Жуга замешкался, затворяя скрипучую дверь, а когда повернулся обратно, молот в руках кузнеца уже плющил горячее железо, наполняя маленькое помещение звоном и грохотом.
– Будь здоров, коваль! – крикнул Жуга, силясь перекрыть шум.
– Здорово, коль не шутишь, – кивнул тот и ловко перевернул клещами красную болванку.
– Я…
– А ну, подсоби! Удержишь?
– Попробую…
Жуга опомниться не успел, как уже сжимал в руках ещё тёплые рукоятки клещей. Мастер поплевал на ладони и ухватил молот обеими руками:
– Эх, вашу мать!..
Молот взметнулся высоким косым замахом, и Жуга вздрогнул, ощутив руками эхо гулкого удара. Молот плясал свой тяжёлый танец, давил, плющил и гнул податливый красный металл, а тот остывал, постепенно тускнея.
– Держи! – Кузнец остановился и мотнул головой в сторону очага. Приблизился. Грудь его ходила ходуном. – Туда его, понял?! – крикнул он гостю чуть ли не в самое ухо.
Жуга кивнул и развернулся, заталкивая болванку в огонь. Кузнец бросил молот и схватился за верёвку. Сипло задышали мехи. Угли вспыхнули, дохнули жаром, и вскоре глазам стало больно смотреть на раскалённую заготовку. Кузнец метнулся к наковальне, указал рукой:
– Давай!
Брызнули искры, и Жуга понял, что настоящая работа только началась. Теперь кузнец бил в полную силу, вкладывая душу в каждый удар. Жуга силился уловить этот краткий миг, посмотреть, что у них получается, и всякий раз невольно смаргивал. От звона закладывало уши. Но шло время, и вскоре на чёрном поле наковальни замаячил знакомый силуэт – лемех.
– В воду! – крикнул кузнец.
Жуга огляделся и, завидев поблизости бочку, полную воды, шагнул к ней.
Забулькало. Взметнулся пар, а когда его клубы рассеялись и Жуга вытащил готовый лемех наружу, кузнец уже снимал кожаный фартук. Снял с гвоздя рубашку, надел. Зачерпнул ковшом воды, жадно, большими глотками выпил чуть ли не до дна и зачерпнул ещё. Протянул Жуге – пей, мол. Тот с благодарностью кивнул и принял ковшик: в горле пересохло, вдобавок он совсем сопрел в своём полушубке.