Жуга застонал. Дети не верят в собственную смерть!
Эта душа сумела удержаться рядом, день за днём теряя всё человеческое, скатываясь к тупой животной жажде тепла в попытке вернуть утраченную жизнь.
Почему Ружена не сказала, что был ещё один?!
Боль в ногах прорвала невидимый барьер, выплеснулась наружу, и Жуга спешно двинулся дальше. Но было поздно: ноги горели. И в этот миг…
«Я… я…»
«Кто? Кто ты?!»
«Я иду к тебе… Я ищу тебя…»
Запах палёного мяса мешал сосредоточиться. Жуга стиснул зубы и задышал ртом.
«Кто ты?!»
Беззвучный плач в ответ.
«Мне холодно… холодно… и больно…»
Жуга больше не размышлял. Пальцы сами сложились лодочкой, он выкрикнул короткий наговор, и жидкий пал метнулся вверх по телу, ударил в руки и выплеснулся, обжигая ладони, туда, где в темноте зимней ночи плакал и метался брошенный всеми маленький одинокий человек.
Жуга не помнил, когда подкосились ноги, помнил только, как он упал в холодный пепел и после долго полз на четвереньках, пока не уткнулся головой в шершавый сосновый ствол. От запаха жжёного мяса свербело в носу, живот скрутило чёрной судорогой, Жуга сжался в клубок, и через миг его вырвало на снег жгучей кислой желчью. Потом – снова и снова.
Потом накатила тьма.
Дуновение воздуха.
Шорох шагов.
Что-то шершавое и мокрое касается обожжённой подошвы.
«Одиночка!»
Медленно, толчками пробуждается боль… течёт потоком…
«Очнись, одиночка!»
Жуга застонал и повернулся на бок. Открыл глаза, ахнул и поспешно сдал назад, спиной ударившись о дерево: он снова был не один – пять пар глаз глядели в упор не мигая. Пятеро волков, белых как снег, сидели перед ним ровным полукругом.
Жуга молчал. Резкое движение разбудило боль. Сопротивляться не было ни сил, ни желания.
Крайний справа зверь – матёрый белый волчара – встал и медленно двинулся вперёд, низко пригнув к земле морду. Блеснул глазами.
«Привет тебе, одиночка».
Жуга сглотнул. Запёкшиеся губы едва разлепились.
– Кто… вы? – выдохнул он.
«Волки. Волки зимы. Мы не причиним зла».
– Зачем… вы здесь?
Вожак поднял голову.
«Ты звал – мы пришли».
Мысли еле ворочались в голове, тяжёлые, медлительные, скованные болью. Каждое слово давалось с трудом. Вспомнились слова бабки Нисы: «Пятёрка найдёт одного».
Жуга поднял голову. Волков было пять.
– Тот… мальчишка…
«Мы знаем, одиночка. Его отдали нам в начале зимы».
– Зачем он… вам?
Белый волк отвернулся. Губы его приподнялись, обнажая клыки.
«Мы не просили, – был ответ. – Приходит новая вера, и про старую говорят: «Зло», но забывают её не скоро. Думают, жертва поможет. Люди хотели снежной зимы. Люди её получили».
– Я… могу его забрать?
«Ты можешь его забрать, одиночка».
Жуга облизал пересохшие губы.
– Как?
Волк поднял взгляд.
«У тебя есть Кольцо. Ищи человека».
Жуга напрягся, вспоминая. Кольцо… Кольцо…
Браслет!
«Сорви человека с девятого места», – сказала бабка Ниса. Девятой по счёту подвеской на браслете была человеческая фигурка.
– Только одного? – спросил он.
«Только одного».
Жуга помолчал, собираясь с силами.
– Что вам нужно от меня?
«Мы – волки. При встрече нам нечего с тобой делить. Берегись, когда придут псы дождя».
Вожак повернул голову. Прислушался.
«Сюда идут. Прощай».
И прежде чем Жуга успел ещё что-нибудь сказать, все пятеро повернулись и, словно тени, растворились меж дерев.
Ружена и Збых нашли его, когда рассвело, пройдя по лыжному следу. Жуга лежал, скорчившись под большой сосной, тихий, оцепенелый, но живой. Полушубок и рубашка его были залиты рвотой. Ноги обгорели, подошвы были словно две печёные картофелины. У погасшего костра валялись задубевшие от мороза башмаки. Снег вокруг был изрыт и истоптан, но разобрать в следах хоть что-то не было возможности. Брат и сестра подобрали брошенный мешок, закутали травника в одеяло, положили его на лыжи и волоком потащили домой.
– Ты думаешь, нам это поможет? – с сомнением произнёс Збых, вертя в руках браслет тускло-зелёного металла. Посмотрел на Жугу. Тот кивнул:
– Думаю, да. Ляг на кровать.
Збых заколебался. Покосился на свой оберег.
– Что, прямо сейчас?
– Чем раньше, тем лучше.