И Вовка отправился дальше.
Проходя мимо дома Прокофьевны, заглянул в щель в заборе: где у нее там горох-то растет? У самого забора — кусты сирени, акации, — ничего не видно: наверное, горох там, дальше. Хотел уж Вовка идти, как вдруг рядом появился Утенок — Вовкин ровесник, юркий, конопатый, а глаза как у галки… Заглянул в щель и сказал:
— Там горох растет… Поспел уже… Сладкий…
— Знаю, — сказал Вовка. Помолчали.
— А забор низкий совсем, — опять сказал Утенок. — Хорошо бы горошку поесть…
— Ага.
— А это у тебя что? — спросил Утенок.
Вовка повторил описание своего аппарата, только время сна сбавил с месяца до часа: Утенок — он хитрый, не поверит.
Утенок быстро взглянул на аппарат.
— Дай посмотреть…
— Нельзя…
— Жалко? Ну, ладно, как хочешь… — сказал Утенок, продолжая приглядываться к «гипнозу». — Знаешь что? Вот если бы Прокофьевну усыпить и гороху нарвать, а?
— Давай, лезь! — обрадовался Вовка. — Я сделаю, не беспокойся. Он у меня через стенку может… Ты лезь, а я гипноз буду вертеть. Горох пополам. Не бойся.
Утенок, чему-то улыбаясь, сказал:
— Ладно, иди за угол, к дому. А я полезу. Только верти лучше.
Вовка отправился за угол и стал похаживать возле дома, треща колесиками и изредка вскрикивая для успокоения Утенка:
— Гипноз!
Хороший аппарат! Сейчас Утенок гороху принесет!
Вовка прохаживался долго, а Утенка все не было. Наверное, рвет и там же ест. А может, и в самом деле Прокофьевна заснула, а Вовка ходит тут, как дурак! Вовка подошел к забору и тихо позвал:
— Утенок!
Никто не отозвался. Тогда Вовка положил «гипноз» на землю, залез на забор и крикнул погромче:
— Утенок! Скоро, что ль?..
За кустами кто-то шевельнулся, но не ответил. Вовка спрыгнул в сад, пробрался сквозь кусты и наткнулся прямо на Прокофьевну.
— Пойди-ка сюда! — сказала старуха, проворно ухватив Вовку за ухо. — Это вон кто тут у меня озорничает! Ты чей? Ну-ка, говори, чей? Ольги Андреевны, никак? Ну-ка, пойдем к ней, обезьянские твои глаза!
Не отпуская Вовкиного уха, она быстро зашагала по дорожке к калитке. Вовка, весь изогнувшись и ухватив обеими руками ее руку, ныл таким голосом, что самому было противно:
— Я не бу-у-уду, бабушка… Ну, пустите, ба-а-абуш-ка!.. Ошибся я… Да ла-а-адно вам, бабушка!
На улице Вовка увидел Утенка, который, как ни в чем не бывало, сидел у своего дома на лавочке и болтал ногами. Тут же толпились Дим, близнецы, Катька, Васька и еще человек десять мелкоты с колясками, автомобилями на веревочках, дудками…
— Гипноз ведут! — злорадно заорал Утенок, завидев Вовку. — Ура!
— Гипноз ведут! — подхватили малыши, с гиканьем бросаясь следом. Они тащили по пыли свои коляски, дудели в дудки и верещали оглушительно, как воробьи.
Только Дим, полными слез глазами взглядывая на брата, семенил рядом и, трогая старуху за подол, упрашивал:
— Бабушка Прокофьевна, а бабушка Прокофьевна… Он больше не будет… Бабушка Прокофьевна, пустите его… А бабушка Прокофьевна…
Вовка шел, уставясь в землю, и наспех выдумывал какое-нибудь оправдание перед тетей Олей…
Ненужный и теперь уже никому не страшный «гипноз» так и остался забытый под забором.
6. ДИМ-РЫБОЛОВ
В прошлое лето Дим был таким еще маленьким — сейчас даже вспомнить смешно, — что ловил рыбу в кадке с дождевой водой. Вода стояла давно, она была мутная, зеленая. Конечно, там никакая рыба не жила, водились одни головастики, похожие на крошечные гвоздики с большой шляпкой. Кроме головастиков и еще неизвестно откуда берущейся зеленой тины, в кадке ничего не было.
Это Дим увидел потом, когда воду из кадки вылили, так как Вовка посадил туда живого рака, которого откуда-то принес, чтоб этот рак у него жил. Вовка еще накидал туда дохлых мышей, потому что раки едят все дохлое, но этот рак мышей есть не захотел, он, наверное, их никогда не видел и не знал, что их можно есть, и сам сдох. Про это узнала тетя Оля, сильно ругалась и велела воду из кадки вылить. Вода впиталась в землю, а головастики долго еще шевелились, потом набежали куры и всех головастиков поклевали.
Еще Дим закидывал удочку в большую лужу перед домом. После каждого дождя лужа делалась глубокой, но там купались соседские утки и, наверное, рыбу съели, — это так Вовка говорил, а Дим верил. Он был маленький. А на самом деле у него удочка никуда не годилась: кривая палка, а на конце нитка, даже без крючка…
Всю зиму Дим мечтал: придет лето, и он будет ловить рыбу. Сделает себе настоящую удочку и поймает… щуку. Он даже часто играл так: когда мама приносила из магазина свежую рыбу, Дим брал одну, привязывал ее к нитке, нитку к палочке и, напустив в ванну воды, ловил — опускал, выдергивал, опять опускал и опять выдергивал. Это было приятно, но совсем не так, как на реке.
В первый же день на даче Дим пристал к Вовке: сделай мне удочку. Сперва Вовка отмахивался — некогда, да погоди, да зачем тебе… Но Дим все ныл и ныл, пока Вовке не надоело.
— Ладно, — сказал он, — пойдем. Дам тебе удочку. Зуда!
Вовка повел Дима в сарай, достал из-под крыши связку удилищ, выбрал самое кривое и короткое и кинул на землю.
— На! И отвяжись. Нитку тетя Оля привяжет.
— А… крючок?..
— Какой еще тебе крючок? И без крючка сойдет. Без крючка даже лучше…
Но выросшего Дима не обмануть, как в прошлом году.
— Крючок!
Вовка, ворча что-то под нос, покопался в карманах и дал Диму крючок. Дим долго с удивлением разглядывал его: огромный, белый, без ушка и без бородки, — это же просто согнутая булавка, такая, которыми Вовка накалывал бабочек в коллекцию. Но лучше уж такой, чем никакого…
— Иди — лови! — усмехнулся Вовка. — Да ведерко захвати побольше, куда рыбу класть. А ко мне не приставай.
Дальше Дим и сам знал, что делать. Он накопал в консервную банку с землей червей — самых длинных, толстых и красных. В спичечную коробку наловил на окне мух: отрывал мухам головы, и без голов они все равно жили и ползали. На лужайке перед домом поймал несколько зеленых кузнечиков — в другую спичечную коробку. Сунул в карман кусок хлеба. Надо бы пойти к навозной куче на краю поселка — посмотреть, нет ли белых червей (Вовка говорил, что их хватает любая рыба), но там напротив жил маленький мальчишка Василей. Этот Василей был очень злой. Он постоянно сидел на заборе и дразнил всех, кто шел мимо. И кидался земляными комками, разрывающимися, как маленькие бомбы.
Тетя Оля сказала:
— Ловить — только на Синявке. Дальше — ни шагу! Смотри!
Синявкой называлось место, где купались малыши. Глубина там была — курице по колено, а малышей — больше, чем рыбы.
Зато через луг тянулась длинная канава, полная воды. Канава заросла травой, вечерами в ней квакали лягушки, днем по воде скользили на невидимых коньках какие-то козявки — бегали взад-вперед, а под водой стайками носились головастики, не такие, как в кадке, а большие: с глазами, хвостами, а некоторые и с лапками. Еще в канаве водились черные жуки-плавунцы, а на дне сверкали паутинные домики подводных пауков. В самых мелких местах, где вода была совсем теплая, шевелились длинные узкие пиявки. Канава кишела всякой живностью.
К этой канаве и пришел Дим. Он выискал местечко поглубже, насадил на крючок самого толстого червяка, поплевал на него и закинул в воду.
Поплавок замер. Дим, не отрываясь, смотрел на него.
— Ловись, рыбка, большая и маленькая! — громко сказали за спиной.
Какой-то незнакомый веселый дядька с длинными бамбуковыми удилищами, сачком и камышовой корзинкой в руках стоял и смотрел на Дима.