— Когда доберешься до кабинета, пройдешь к одному ящику, он в конторке, что стоит в углу комнаты, — я вижу его сейчас; будешь там, тоже увидишь — и откроешь его.
— Он не будет заперт?
— Тебе просто придется его открыть.
— Но как я это сделаю, если на нем замок?
— Примени мастерство, коим славны воры. Еще раз повторяю, это твоя забота, не моя.
Я не пытался возражать ему. Даже если предположить, что он заставит меня своей злой волей, действующей на подсознание и являющейся, как я думал, гипнотическим внушением, которым природа в столь опасной мере наградила его, довести исполнение приказания до проникновения в кабинет, то ему все равно вряд ли удастся по мановению руки наделить меня умением взломать замок, а когда ящик конторки окажется запертым — да поможет мне в этом Фортуна! — то ничего страшного не произойдет. Он читал все мои мысли.
— Ты откроешь ящик, будь он заперт на два, на три замка, говорю тебе, ты его откроешь. В нем ты найдешь… — он замешкался, словно припоминая что-то, — …некие письма; два или три письма… не знаю, сколько их там будет… они перевязаны шелковой лентой. Ты достанешь их из ящика, и как только они окажутся у тебя в руках, сразу постараешься уйти из дома и принести их мне сюда.
— А вдруг кто увидит меня, пока я занят этим бесчестным делом… к примеру, что будет, если я столкнусь с самим мистером Лессинхэмом?
— С Полом Лессинхэмом?.. Тебе не стоит опасаться встречи с ним.
— Не стоит опасаться!.. Если он обнаружит меня — в собственном доме, средь ночи, совершающего кражу!
— Не надо его бояться.
— Не надо бояться вам или именно мне?.. Да он меня самое малое в тюрьму отправит.
— Говорю тебе, не стоит его опасаться. Слушай, что говорю.
— Но как тогда мне избежать его праведного гнева? Не тот он человек, что позволит ночному грабителю ускользнуть целым и невредимым… Мне придется его убить?
— Ты и пальцем до него не дотронешься… а он до тебя.
— Что за заклинание его удержит?
— Скажешь ему одно слово.
— Что за слово?
— Если вдруг Пол Лессинхэм на тебя наткнется, увидит тебя, вора, в своем жилище и попытается прекратить то, чем ты занимаешься, ты не дрогнешь и не сбежишь от него, а спокойно встанешь и произнесешь…
Он говорил все громче, и нечто зловещее и странное в его речи заставило мое сердце замереть, а когда он прервался, я не выдержал и закричал:
— Скажу что?
— ЖУК!
Он даже не проговорил, а проскрежетал это; лампа потухла, все погрузилось во тьму, и я с чувством омерзения осознал, что рядом со мной, в этой самой комнате, находится то же страшное существо, что и вчера ночью. Передо мной загорелись два ярких пятнышка; что-то шлепнулось с кровати вниз; тварь ползла ко мне по полу. Приближалась медленно, очень медленно, неотвратимо. Я стоял, онемев от болезненного страха. Наконец моих босых ступней коснулись липкие усики, я так испугался, что оно полезет по моему обнаженному телу, что обрел голос и принялся кричать так, словно бился в агонии.
Наверное, мои вопли заставили тварь отступиться. По крайней мере, она исчезла. Царила тишина. Внезапно снова вспыхнула лампа, и на кровати, не спуская с меня злобного взгляда, лежал все тот же человек, которого, в мудрости ли, в глупости ли своей, я начал наделять безбожной, беззаконной силой.
— Ты скажешь ему это слово; только его; и все. И увидишь, что будет. Но Пол Лессинхэм человек решительный. Если продолжит препятствовать тебе или попытается помешать, ты опять повторишь ему слово. И больше ничего не понадобится. Обещаю, двух раз будет достаточно… Теперь иди… Подними штору; открой окно; вылезай из него. Поторопись исполнить мой приказ. Я жду твоего возвращения здесь — но всю дорогу я буду с тобой.
Глава 6. Необычное преступление
Я подошел к окну; поднял штору, отпер раму, открыл окно; в том, в чем был, а, скорее, без одежды, я выбрался из него на улицу. Я не только не мог сопротивляться, я не мог даже четко сформулировать желание дать отпор. Меня все дальше и дальше влекла могущественная воля, совершенно равнодушная к тому, что я хочу и чего не хочу.
Однако, очутившись снаружи, я почувствовал душевный подъем от того, что вырвался из давящей атмосферы наполненной жуткими воспоминаниями комнаты. В глубине души забрезжила робкая надежда, что чем дальше я уйду оттуда, тем проще мне будет стряхнуть с себя кошмарную беспомощность, стесняющую и терзающую меня. Я на мгновение задержался под окном; потом переступил через низкую ограду, отделяющую двор от улицы; и вновь помешкал.