— Опять потерял сознание!.. Чудеса, да и только!.. По-моему, это не шутки. — По голосу сиделки было ясно, что она разделяет точку зрения, высказанную ранее констеблем: — Сердце не бьется. Посмотришь на него, решишь, что умер. Уверена лишь в одном, что-то с этим парнем нечисто. Не доводилось пока мне слышать, чтоб недуг такое с человеком творил.
Подняв взгляд, она увидела, как странно изменилось мое лицо, и это ее напугало:
— Ох, мисс Марджори, что такое!.. Вам плохо?!
Мне нездоровилось — даже хуже, но в то же время я не могла описать ей свое состояние. По какой-то необъяснимой причине язык меня не слушался:
— Я… я… я не очень хорошо себя чувствую, сестра, — заикалась я. — Мне… мне… мне, наверное, лучше пойти прилечь.
Говоря это, я заковыляла к двери, понимая, что сиделка не спускает с меня распахнутых от удивления глаз. Я вышла в коридор, и мне, сама не знаю отчего, показалось, что со мной комнату покинуло нечто; и теперь мы, оно и я, вместе стояли у порога. Это осознание его непосредственной близости так ошеломило, что я невольно вжалась в стену, словно ожидая удара.
Не помню, как мне удалось добраться до своей спальни. Там меня встретила Фаншетта.
На секунду ее присутствие принесло мне облегчение, пока я не поняла, с каким изумлением она на меня смотрит:
— Мадмуазель плохо себя чувствует?
— Нет, Фаншетта, я… я просто устала. Я разденусь сама, а ты можешь идти спать.
— Но если мадмуазель так утомлена, почему она не разрешает ей помочь?
Это прозвучало достаточно разумно — и с искренней заботой; вдобавок, надо заметить, что у Фаншетты было не меньше причин для усталости, чем у меня. Я замешкалась. Как мне хотелось броситься ей на шею и умолять не оставлять меня в одиночестве, однако, признаюсь честно, я устыдилась своего порыва. В глубине души я была убеждена, что внезапно овладевший мной страх совершенно беспричинен, и мне не хотелось выглядеть малодушной в глазах собственной горничной. Пока я медлила, в воздухе рядом со мной будто бы что-то пролетело, легко коснувшись моей щеки. Я схватила девушку за руку.
— Фаншетта!.. В комнате кто-то есть?
— Кто здесь может быть, мадмуазель?.. Что мадмуазель увидела?
Она встревожилась; впрочем, это было простительно. Фаншетта не отличается решительностью и вряд ли может при необходимости стать надежной подмогой. Если мне было суждено делать в тот вечер глупости, то я предпочла бы совершать их без зрителей. Итак, я отпустила ее:
— Ты меня не слышала? Я разденусь сама… иди спать.
Она ушла — довольно охотно.
Стоило ей покинуть комнату, как я тут же пожалела, что она не вернется. Мной овладел такой приступ страха, что я застыла на месте, не в силах двинуться, и только это оцепенение не давало мне беспомощно рухнуть на пол. До той поры я не подозревала в себе подобной трусости. Более того, не знала, что у меня вообще имеются «нервы». Никогда в жизни я не походила на тех, кто боится любой тени. Я подумала, что все это полнейшая глупость и наутро я сама устыжусь своего поведения. «Не желаешь считать себя жалкой дурочкой, Марджори Линдон, тогда найди в себе смелость прогнать эти нелепые страхи». Но это не помогло. Страхи не исчезли, они сгустились. Я прониклась убеждением — даже не могу описать этот ужас словами! — что в комнате вместе со мной есть еще кто-то, невидимый и пугающий, и в любую минуту он может явить себя предо мной. Мне пришло на ум — какая это была мука! — что одно и то же существо преследует и меня, и Пола. Что мы с Полом связаны узами страха — обоюдного, всепоглощающего. Что угроза, нависшая надо мной, нависла и над Полом, а я была неспособна и пальцем двинуть, чтобы помочь ему. Мне вдруг померещилось, будто бы я перенеслась из своей комнаты в его дом — и там он, скорчившись на полу и закрыв лицо руками, кричит от ужаса. Эта сцена вновь и вновь вставала перед глазами настолько ясно, что я не находила ей объяснения. В конце концов я обезумела от ее кошмарности и реалистичности. «Пол! Пол!» — закричала я. Мой вопль заставил видение растаять. Я поняла, что, конечно же, нахожусь в собственной спальне, ярко сияют лампы и я еще не начинала раздеваться. «Неужели я схожу с ума?» — пронеслось в голове. Я слышала, что безумие способно принимать самые невероятные формы, однако понятия не имела, что именно могло размягчить мой мозг. Безусловно, такие вещи не появляются из ниоткуда — да еще так неожиданно! — без малейшего предупреждения, а в том, что еще несколько минут назад я была в здравом уме, сомневаться не приходилось. Если и случилось нечто настораживающее, то оно было связано с патетическим предостережением незнакомца, упавшего на улице: «Пол Лессинхэм!.. Берегись!.. Жук!»