— А теперь моя очередь говорить… Думаете, я не знаю, что вы все это время обманывали меня?
— Обманывал?.. Я!
— Да — вы! Думаете, я дура набитая?
— Марджори, голубушка!
— Думаете, я не заметила, что вам все было известно еще до того, как мистер Холт открыл рот; а может, и больше, чем он сам об этом знает?
— Господи!.. Какое лестное мнение о моем всеведении!
— О, да, но это скорее плохо. Случись мне на вас положиться, вы, если вам захочется, будете постоянно что-то недоговаривать — да все от меня скроете. Я еду с вами — хватит разговоров.
— Отлично… Вы случайно не знаете, имеются ли в доме револьверы?
— Револьверы?.. почему вы спрашиваете?
— Потому что я бы один прихватил. Не стану от вас скрывать — раз вы так на меня надавили, — что в нашем случае револьвер может очень даже пригодиться.
— Вы пытаетесь меня запугать.
— Ничего подобного, только, в сложившихся обстоятельствах, я обязан предупредить вас о том, что может произойти.
— Ах, значит, предупредить обязаны, что ж — долг выполнен. А что касается револьверов, то папа держит дома целый арсенал; вы возьмете его полностью?
— Спасибо; осмелюсь предположить, что одного будет достаточно, хотя, возможно, вы тоже вооружитесь. Не исключаю, что револьвер и вам понадобится.
— Сердечно вам благодарна, но, пожалуй, усомнюсь, что это так опасно. Поэтому рискну… Ох, Сидней, ну вы и лицемер!
— Если так, то все ради вас. А теперь серьезно: я категорически настаиваю, чтобы вы отпустили нас с мистером Холтом одних. Я даже не побоюсь сказать, что не пройдет и нескольких дней, как вы горько пожалеете, что позволили втянуть себя в это дело.
— Что вы имеете в виду? Вы осмеливаетесь гнусно намекать на… Пола?
— Ни на кого я не намекаю. Что думаю, то и говорю; итак, милая Марджори, я не шучу: если вы, несмотря на мои упорные просьбы, будете и дальше стоять на своем, то вылазку, насколько я понимаю, придется отложить.
— Вы ведь серьезно, да? Ладно, договорились. — Я позвонила в колокольчик. Вошел слуга. — Сейчас же найдите четырехместный кэб. И сообщите, когда мистер Холт оденется. — Слуга ушел. Я повернулась к Сиднею: — Простите, но я надеваю шляпку и ухожу. Конечно, вы сами вольны решать, поедете со мной или нет, но, если не поедете, я отправлюсь с мистером Холтом одна.
Я пошла к двери. Сидней остановил меня.
— Марджори, душенька, что ж вы ко мне так несправедливы? Поверьте, вы представления не имеете, что за приключение вас может ожидать; прислушайтесь к гласу здравого смысла. Уверяю, сейчас вы добровольно кидаетесь с головой в омут.
— Какой еще омут? Что вы все ходите вокруг да около — почему не можете сказать прямо?
— Не могу сказать прямо, потому что таковы обстоятельства — не дают они этого сделать, я не лгу, но от того опасность меньше не становится. Шутки в сторону — здесь все всерьез, поверьте мне на слово.
— Тут не только вопрос доверия — есть еще кое-что. Я помню, что было нынче ночью, к тому же рассказ мистера Холта загадочен сам по себе; скажу больше, за ним скрываются еще какие-то тайны — и они, судя по вашим речам, неким зловещим образом связаны с Полом. Мне ясно, что я должна сделать, и вы не сможете меня остановить. Вы прекрасно знаете, что у Пола предостаточно государственных обязанностей, они едва не погребают его под собой; вы хотите, чтобы я рассказала обо всем ему, после чего он поговорит с вами так, как умеет? Положение дел следующее: пусть я пока Полу не жена, я все равно хочу показать вам, что могу воспринимать его интересы как свои, как будто мы с ним уже повенчаны. Итак, мне остается лишь повторить: вам решать, что вы намерены делать, но если вы предпочтете воздержаться от поездки, я отправлюсь туда вдвоем с мистером Холтом.
— Поймите, когда вы начнете обо всем сожалеть — а вы начнете! — не вините меня в том, что поступили так, как я советовал вам не делать.
— Мистер Атертон, голубчик, я приложу все усилия для защиты вашей незапятнанной репутации; мне совсем не хочется, чтобы кто-нибудь начал вас обвинять в том, что я сказала или сделала.
— Отлично!.. Ваша кровь будет на вашей совести!
— Кровь?
— Да, кровь. Не удивлюсь, если она прольется, прежде чем все разрешится… Может, вы все-таки позволите мне одолжить револьвер из арсенала, о котором вы говорили?
Я дала согласие, раз он так настаивал, разрешив ему взять один из новых револьверов папа, и Сидней спрятал оружие в карман брюк. После чего мы отправились в путь — в четырехколесном кэбе.
Глава 29. Дом по пути из ночлежки
Было видно, что костюм на мистере Холте с чужого плеча. На его тощем, изможденном и ослабевшем теле одежда, одолженная у одного из слуг, висела, как на пугале. Мне стало немного стыдно, что и я приложила руку, вытаскивая его из постели. Глядя на его немощь и бледность, я бы не удивилась, если бы он потерял сознание прямо на улице. Я проследила, чтобы он, в меру своих возможностей, хорошенько поел перед нашим выездом: один взгляд на беднягу наводил на страшные мысли о голоде! На всякий случай я прихватила с собой фляжку бренди, но, несмотря на все это, было ясно, что больному место в кровати, а не в тряской карете.
Поездка получилась невеселая. Сидней вел себя по отношению ко мне весьма покровительственно, вселяя подспудное негодование: по-моему, он смотрел на меня, как заботливая и встревоженная нянька смотрит на неразумное и непослушное дитя. Разговор откровенно не складывался. Раз Сидней возжелал меня опекать, то и мне захотелось задирать перед ним нос. Как результат, большинство реплик адресовалось мистеру Холту.
После, как мне показалось, бесконечного путешествия кэб остановился. Я возрадовалась, решив, что мы приехали. Сидней высунул голову в окно. Последовал короткий разговор с извозчиком.
— Вон он, Хаммерсмитский работный дом. Он, сэр, немаленький… куда вас тут подвезти?
Сидней передал вопрос мистеру Холту. Тот, в свою очередь, выглянул в окошко, однако, кажется, совсем не узнал округу.
— Мы приехали другой дорогой — не так, как я добирался сюда; я-то через Хаммерсмит пришел — к крыльцу ночлежки; не вижу его здесь.
Сидней опять заговорил с кучером:
— Извозчик, где тут ночлежный дом?
— На другом конце, сэр.
— Тогда везите нас к нему.
Извозчик подвез нас к ночлежке. Сидней вновь обратился к мистеру Холту:
— Может, стоит отпустить кэб… или же вы не в состоянии идти пешком?
— Благодарю, но ходить я могу — полагаю, упражнение сослужит мне пользу.
Мы отпустили экипаж, хотя впоследствии у нас, особенно у меня, появились причины сожалеть об этом. Мистер Холт осмотрелся и указал на дверь прямо перед нами.
— Это вход в ночлежку: вон там, над крыльцом, разбитое брошенным камнем окно. Отсюда я ушел направо, туда, откуда пришел. — Мы пошли направо. — Я дошел до угла. — Мы тоже дошли. Мистер Холт завертел головой, пытаясь вспомнить свои дальнейшие действия. От этого места разбегалось изрядное количество дорог, и он задумался, какую из них выбрать.
Вскоре он как будто определился:
— Думаю, я пошел сюда; я почти уверен в этом.
Похоже, он немного колебался, однако мы последовали за ним. Кажется, указанный им путь ни к чему и никуда не вел. Не успели мы толком отойти от ворот работного дома, как натолкнулись на какую-то свалку. Впереди и вокруг нас простирались большие пустыри. В отдаленном или не столь отдаленном прошлом на них пытались что-то строить, о чем свидетельствовали неопрятные кучи грязно-желтых кирпичей. Здесь и там красовались огромные, искореженные стихиями плакаты, объявляющие, что «сдаются участки отличной земли под строительство». Дорогу так и не доделали. Мостовая отсутствовала, и нам пришлось ковылять по неровной тропинке. Было ощущение, что она теряется в пространстве, поглощенная пустошами «отличной земли», раскинувшимися вокруг. На небольшом удалении от нас виднелось изрядное количество домов — как показалось. Но все они стояли на других улицах. Справа, в самом конце той, на которой мы в тот момент находились, тоже имелся ряд остовов зданий, но только две постройки хоть как-то были пригодны для жилья. Они стояли по разным сторонам дороги, но не друг против друга: между ними оставалось, наверное, метров пятьдесят. Их вид взволновал мистера Холта сильнее, чем меня. Он быстро прошел вперед и застыл у дома слева, то есть ближайшего к нам.