Ричард Марш
ЖУК
Таинственная история
Том II
Книга третья
УЖАС НОЧЬЮ И ДНЕМ
(Мисс Марджори Линдон рассказывает свою историю)
Глава 23. Как он ей признался
Я самая счастливая женщина на свете! Интересно, сколько женщин в свое время произносили это; однако я не лгу. Пол признался, что любит меня. Стыдно подумать, как часто я мысленно открывала ему свои чувства. Это может показаться прозаичным, но я убеждена, что сердце мое впервые дрогнуло, когда я прочитала статью в «Таймс» о его выступлении в Парламенте. Он говорил про Закон о восьмичасовом рабочем дне. Папа отозвался о нем самым нелестным образом. Назвал Пола медоточивым болтуном, невежественным агитатором, безответственным подстрекателем и дал ему еще много подобных прозвищ. Помню, как папа нервно просматривал статью, приговаривая, что читать такое даже хуже, чем слушать, а выслушал он это, Бог свидетель, с огромным трудом. Он бранился столь выразительно, что, как только он ушел, мне захотелось узнать самой, в чем было дело, и я тут же взялась за статью. Итак, я прочитала ее. Она подействовала на меня совершенно иначе. В той речи я увидела столько понимания, милосердия и сопереживания, что душа моя открылась.
После этого я читала все, что попадалось, о Поле Лессинхэме. И чем больше я узнавала, тем сильнее он меня привлекал. Но познакомились мы не сразу. Учитывая мнение папа о нем, можно было не надеяться, что он переломит себя и согласится устроить нам встречу. Одно лишь имя Лессинхэма было для него чем-то вроде красной тряпки для быка. Но наконец нам довелось увидеться. И тогда я поняла, что Пол больше, сильнее, лучше даже собственных слов. Зачастую все совсем наоборот: обыкновенно мужчины, да и женщины тоже, выставляют свои лучшие качества, так сказать, на витрину — поэтому наше знакомство стало для меня как открытием, так и поводом для восхищения.
Когда лед был сломлен, мы начали часто видеться. Не знаю, как так вышло. Мы не планировали наших встреч — поначалу, во всяком случае. Однако мы то и дело сталкивались. Без этого не проходило почти ни дня, а иногда мы встречались дважды или трижды в день. Казалось странным, как нам удавалось попадаться на глаза друг другу в самых неожиданных местах. Полагаю, тогда мы сами просто не замечали причины, но, оглядываясь назад, вижу, как мы исподволь старались где-нибудь и как-нибудь обязательно пересечься и обменяться двумя-тремя фразами. Наши постоянные встречи не могли быть случайными совпадениями.
Но мне ни разу не пришло в голову, что он в меня влюблен, — ни разу. Я даже не уверена, что все это время осознавала собственные чувства. Мы крепко сдружились — оба… Я прекрасно понимала, что я его друг… что он видит во мне друга, как и сам он многократно признавался.
— Я рассказываю об этом, — повторял он, когда речь заходила о том или ином предмете, — поскольку знаю, что, беседуя с вами, я говорю с другом.
Для него эти слова не были пустым звуком. Подобное можно часто услышать от разных людей — особенно мужчин; это нечто вроде формулы вежливости, которую они повторяют любой женщине, предрасположенной их слушать. Но Пол не такой. Он не бросает слов на ветер; к тому же, он совсем не дамский угодник. Я прямо говорю ему, что здесь его слабейшая сторона. Если мифы не лгут больше привычного, мало кто из политиков достиг высот без женской поддержки. Он отвечает, что политиком не является и никогда не собирался им становиться. Он лишь хочет работать на благо своей страны; если она перестанет нуждаться в его служении, то так тому и быть. У политических сторонников папа всегда какие-то тайные цели; потому сначала мне было немного странно слышать это от члена Парламента. Я всегда восхищалась подобными людьми, но, до встречи с Полом Лессинхэмом, никогда таких не видела.
Мне нравилось дружить с ним. С каждым днем все больше и больше. Но пришло время, и он полностью открылся передо мной: поведал о своих чаяниях, о планах, о великих целях, которые, если ему позволят силы и здоровье, он намерен осуществить. И, наконец, он сказал кое-что еще.
Это случилось в Вестминстере после заседания Клуба работающих женщин. Он выступил там, я тоже выступила. Не представляю, что сделал бы мой папа, узнай он об этом, однако все же выступила. Было внесено официальное предложение, и я его поддержала — сказала, наверное, сотни две слов, но и их вполне бы хватило, чтобы папа объявил меня Пропащей: папа всегда произносит такое точно с заглавной буквы. Для него женщина-оратор является порождением ужаса: я помню, как он косился на даму из Лиги подснежника[1].
Вечер выдался прекрасный. Пол предложил мне прогуляться по Вестминстер Бридж-роуд до Парламента, где обещал посадить меня в экипаж. Мы так и сделали. Было еще рано — десятый час, и улицы полнились прохожими. Говорили мы исключительно о политике. Палата общин должна была принимать поправки к Закону о сельском хозяйстве, и Пол не сомневался, что это тот случай, когда государство одной рукой дает, а другой отнимает. Пока что поправки только разрабатывались в комитете, но некоторые из них уже находились под угрозой, те самые, без которых землевладелец обрел бы дополнительную власть над арендатором. Немалое количество, нужно сказать, довольно радикальных предложений вносил именно мой папа. Пол подчеркнул, что будет противостоять им всеми силами, и тут, совершенно неожиданно, осекся.
— Иногда я спрашиваю себя, что вы действительно думаете по этому поводу.
— Какому поводу?
— По поводу расхождения взглядов, политических, у вашего отца и меня. Я знаю, что мистер Линдон считает мои действия личным оскорблением и страстно негодует из-за них, и невольно задумываюсь, не разделяете ли вы по крайней мере часть его чувств.
— Я уже объясняла, что отделяю папа-политика от папа-семьянина.
— Вы его дочь.
— Безусловно; но вы сами вправду предпочли бы, чтобы я поддерживала его политические взгляды, даже если считаю их ошибочными?
— Вы его любите.
— Конечно, люблю… он лучший из отцов.
— Ваше отступничество будет для него горьким разочарованием.
Я украдкой взглянула на Пола. Мне хотелось знать, о чем он сейчас думает. Вопрос моих отношений с папа был из тех, которые мы, не сговариваясь, считали запретными.
— Я не совсем уверена в этом. Меня терзают подозрения, что папа не имеет политических взглядов.
— Мисс Линдон! Полагаю, я могу доказать вам обратное.
— По-моему, реши папа опять жениться, скажем, на нашей домоправительнице, в течение трех недель ее убеждения станут его убеждениями.
Пол немного подумал, прежде чем заговорить вновь:
— Да, иногда мужчины действительно меняют шкуру, — он улыбнулся, — дабы ублажить своих жен, даже если речь идет о политике.
— Взгляды папа — это взгляды тех, с кем он проводит время. Настоящая причина, по которой он примкнул к тори самого консервативного толка, в его боязни, что если он поведется с кем-то еще, например, с радикалами, то сам не заметит, как станет радикалом. Для него связи синонимичны логике.
Пол расхохотался. Мы успели подойти к Вестминстерскому мосту и теперь стояли на нем и смотрели на реку. Воды таинственно мерцали, отражая длинную цепочку фонарей; буксир тянул за собой несколько барж. На мгновение воцарилась тишина. Затем Пол вернулся к сказанному:
— А вы… вы думаете, что брак перекрасит и ваши убеждения?
— А ваши?
— В зависимости от обстоятельств. — Он умолк. Потом продолжил — с теми интонациями, которые я научилась распознавать как самые искренние и серьезные: — Это будет зависеть от того, согласитесь ли вы стать моей женой.
Я не ответила. Это произошло так неожиданно, что я потеряла дар речи. Я не знала, как его понимать. Все вокруг закружилось. Он опять спросил, на сей раз коротко:
— Так что?
Голос — пусть сбивчивый — вернулся ко мне:
— Так?… что?
Он придвинулся чуть ближе.