Теперь, после открытия Стругацких, стало очевидно, что в фантастической ситуации поиск пути чрезвычайно осложнен по сравнению с обыденностью. Писатель может устроить так, чтобы, например, от выбора между поездкой в автобусе или на трамвае зависела жизнь и смерть героя. Поиск действенного решения — маховое колесо любого фантастического сюжета; беда в том, что героев абсолютного большинства произведений авторы ставят перед простым выбором, не затрагивающим их внутреннего мира, их индивидуальности, их этики.
Стругацкие перенесли выбор в этическую плоскость. Их герои не решают научные проблемы, не выбирают в сущности даже между жизнью и смертью, — только между правдой и ложью, долгом и предательством, честью и бесчестием. В «Обитаемом острове» Максим подставляет под выстрелы — в упор — обнаженную грудь, живое тело, не прикрытое даже эфемерной броней одежды. Эту сцену можно считать символом всего творчества Стругацких: долг выше жизни. В «Далекой радуге» тот же выбор совершает целый коллектив ученых.
Таково открытие Стругацких; сюжет задается проблемой выбора, а не наоборот, и поэтому стремительное фантастическое действие не проносит читателя мимо простых человеческих чувств, мимо внутреннего мира героев — оно раскрывает души людей, оно само определяется их душевными качествами.
Такая смена приоритетов оказалась необыкновенно продуктивной и привела к неожиданным, я сказал бы даже — к парадоксальным результатам. Индивидуум вышел на передний план, но отнюдь не заслонил собой большой мир, социальную структуру, ибо вместе с человеком на авансцену вышла мысль.
Мысль — постоянная спутница чувства; мышление — обязанность, иначе невозможен верный этический выбор. Безмысленный человек аморален — постоянно повторяют Стругацкие. В их книгах мысль главенствует изначально; вернее, она наравне с чувством задает проблему выбора, а эта проблема часто не находит окончательного решения. Таким образом, читатель вовлекается в творческий процесс, он тоже должен совершить свой выбор, поступать так, словно он столкнулся с самою жизнью.
Этого в прежней НФ не было. Этот поворот — прямое следствие первого открытия, второе открытие. В классической фантастике все, в том числе и мысль, находится на службе у сюжета — и у героя — детектива, который должен объяснить читателю: что же в конце — то концов происходит в книге.
Сосредоточив внимание на личной этике, писатели не сузили, а расширили свое поле зрения — как бы объединив микроскоп с телескопом. Впрочем, это не удивительно: мышление самих Стругацких всегда диалектично; понятие единства противоположностей им присуще органически, они — писатели — марксисты. Фантастические сюжеты Стругацких — те самые, внутри которых действуют живые личности — непременно социальны. Индивидуальные проблемы вытекают из общечеловеческих, сливаются с ними неразрывно — тоже как в жизни.
Книги Стругацких созданы для повторного чтения. Первый раз они читаются безотрывно и стремительно, настоящая их глубина раскрывается при втором, третьем прочтении — сколько раз достать их с полки, каждый решает сам. Главное — не пытаться постичь все сразу, как не пытаемся мы мгновенно разобраться в жизненно важном событии, а еще и еще раз возвращаемся к нему и терпеливо его обдумываем.
II. О книгах, помещенных в этом сборнике
«Обитаемый остров» отмечен всеми чертами, которые мы упомянули только что, кроме, пожалуй, одной: он завершен, «замкнут» — как сказал бы логик. Книга писалась для юношества, а молодость любит все завершенное и ясное.
Иная планета, на которой, как на Земле, живут обыкновенные люди. Мир, переживший атомную войну и потому озверевший. В нем продолжаются войны, им правят фашистские режимы, на большей его части царит хаос — выжженные радиоактивные пустыни, леса, забитые самодействующей военной техникой, океаны, захваченные пиратами — садистами на призрач — ных «белых субмаринах»… Казалось бы, знакомая читателю фантастики обстановка антивоенного романа — предупреждения — смотрите, во что превратится наша планета, если мы позволим начаться войне.
В некоторой степени так, ибо ужас глобального уничтожения единообразен, как все примитивное. И все же не так. Бдва начав раскрывать фантастический мир, Стругацкие дают понять, что у нас, на планете Земля, такого быть не может. Это достигается разными способами; прежде всего, символическими деталями. Например, на планете, развитой технически, освоившей атомные двигатели и фантастическую электронную технику, так и не смогли разобраться в простейшей космографии. Местные ученые полагают, что жизнь Саракша (название дается не здесь — в «Жуке в муравейнике») протекает не на внешней поверхности шара — геоида, а на внутренней. Мышлению жителей Саракша придается как бы изначальный дефект; они постигают второстепенное и не в силах понять основное. Главный же аргумент в пользу Земли — личность главного героя, Максима Каммерера. Двадцатилетний юноша, у которого «нет и не предвидится каких — либо особенных талантов», самый рядовой из рядовых сочленов коммунистического общества ХХН века, занятый работой для неудачников — «свободным космическим поиском»… Заурядный юноша, еще не нашедший себя, которого немного стыдятся его родителц, на Саракше оказывается «страшной силой», почти что богом не потому, что он может бежать с человеком на плечах, видеть в темноте, двигаться вдесятеро быстрей нормального человека, силой воли залечивать на себе смертельные раны, ощущать тайные эмоции окружающих, даже не потому, что он очень образован. Его личные качества — как бы визитная карточка общества, которое наделило его высокой моралью. Максим не может жить с нечистой совестью; совесть велит ему вступить в сражение со злом, царящим на несчастной планете. Совесть коммунара — вот решительный вызов атомной гибели, предсказание светлого будущего…