– Да ты Салтычиха, Матрена Максимовна! – удовлетворенно сказал Иосиф и с прищуром посмотрел на бабку.
– Отзынь, Сигизмунд Пилсудский! – презрительно отвечала бабка. Она знала русскую историю, не любила католичества и рассказывала мне, как поляки во все времена хотели захватить трон русского царя. Именно бабка Матрена первой поведала мне про подвиг Сусанина, утопившего поляков в болоте. Фамилия Иосифа была не Пилсудский, но Троецкий, его предками были, кажется, поляки. Во всяком случае, он сам на это намекал.
Бабушка показывала мне старинные фотографии своей молодости. На фотографиях она выглядела учительницей-курсисткой, очень часто с книгой в руках. И в очках с затемненными стеклами. Для меня осталось большой загадкой, как она – видимо, образованная для своего времени девица – обратилась в сектантскую веру и с течением времени стала Старшей Сестрой нижнеамурских баптистов. Очень часто она ходила по дому в длинном, до пят, черном платье и в такой же косынке цвета вороньего крыла. Однажды она взяла меня с собою в недалекий городишко Николаевск, и там мы пришли в длинный и очень страшный дом. В доме тоже жили баптисты. Как ни странно, дом этот стоит до сих пор. Другие бараки, стоявшие рядом, уже давно посносили, а дом баптистов, издалека похожий на пиратскую шхуну, все так же плывет в тумане, наползающем на город из близкого лимана. Словно Матренины единоверцы совершают свой последний исход.
Думаю, что определенная образованность моих деда и бабки отличали их от других поселенцев и ссыльных, осевших в нашей деревне. И сыграли заметную роль в нашей семье. Они отправили мою маму учиться, и она закончила Учительский институт. По-моему, мама в те времена была единственной в нашей деревне девушкой с таким образованием. В педагогическом пришлось учиться и мне, и детям моей старшей сестры Галины. И дочь моя Татьяна заканчивала Хабаровский педагогический университет. Думаю, что основу нашему учительскому клану заложила бабка Матрена.
К Матрене приезжали братья и сестры по вере. Такие же немногословные люди в черной одежде. Они запирались во второй половине дома, доставали толстые книги с медными застежками и по два-три часа кряду бубнили псалмы. В некоторых книгах были интересные картины, настоящие гравюры. Но на иконы баптисты не молились. Не знаю, почему бабку не замели органы. НКВД и КГБ во все времена боролись с сектантами. Ссылали их на Север, сажали в лагеря. В Магаданской области я встречал староверов, адвентистов седьмого дня, свидетелей Иеговы и баптистов. Строгие были люди, но опрятные.
Помолившись, сектанты выходили обедать. Мама кормила их. Наевшись, братья и сестры благодарили Создателя:
– Слава Богу, накормил!
И так же незаметно, как и появились, исчезали со двора. Мама сердилась:
– Не бог их накормил, а я!
Она была комсомолкой и атеисткой. Бабушка Матрена назидательно возражала дочери:
– У каждого свой крест!
Мне всегда казалось, что бабка Матрена больше любила моего дружка Женю-жопика, нежели меня.
Первое Женькино прозвище было печенье. Второе – жопик. То есть жадный. Обе клички связаны между собой. Появившись на улице с пачкой печенья в руках, он тут же орал: «Сорок один – ем один!» Потому что, если кто-то из нас успевал раньше прокричать «Сорок семь – дели всем!», Женька должен был разделить пачку на всю ораву.
Женя отличался большой сосредоточенностью и учился на отлично. Он был на два года старше нас с Хусаинкой. Когда он приходил в наш дом, бабушка давала ему толстый том-талмуд, и Женька, поправляя очочки на глазах, вслух читал ей какие-то то ли молитвы, то ли священные песни. Матрена сидела торжественная, глаз ее лучился, и после читки она кормила Женьку брусничным киселем и ржаными пряниками, облитыми глазурью. Мне от их сектантского пиршества тоже обламывался кусочек. Матрена гладила Женю по голове и наставительно говорила мне:
– Вот будешь, как Евген, тогда…
Что тогда?!
Евген-очкарик поглядывал на меня с превосходством. Он действительно был пацан послушный и талантливый. Хотя и жадный. Но кто же знал тогда, что из законченного ботаника он очень скоро превратится в жигана и городского фраера?
Я ел пряники, запивая киселем, не очень аккуратно. В отличие от Жени.
– Блюди себя! – строго говорила бабушка.
– Как это – блюди? – дерзил я.
Матрена серчала.
– Не чавкай, не кроши пряником, полоротый! Не сучи под столом ногами!