- Иди, милый, - ласково позвала меня жена в соседнюю комнату, - вот видишь, родной... Какой ты у меня глупый... Сам работаешь, а копейки своей не бережешь... Позвал монтеров дорогих... А Анисьина мужа выгнал... Дал бы ему трешницу...
- Милая моя, - тихо сказал я. - Анисьин муж - слесарь... Понимаешь слесарь...
- Не может быть, - возмущенно отозвалась она, - как же это... Какой негодяй...
Она негодующе прошлась по комнате и, побарабанив пальцами по подоконнику, обернулась ко мне.
- Нет, ты знаешь, какой подлец, - обиженно сказала она, - зову я его на прошлой неделе кровать починить... Он отвертел ножку, матрац расковырял, а потом извинения попросил... Простите, говорит, барыня... Какой я слесарь... Вот если, говорит, электричество провести, так через Анисью скажите - приду... Ну, а ты знаешь, - я не такая, как все жены... Я твоей лишней копейки не истрачу...
1915
ЯД ДОБРОТЫ
В первый вечер нашего знакомства Шванин спросил меня, почему я сегодня в черном галстуке.
- А так просто. Забыл купить.
- А вы любите темно-зеленые с золотистым оттенком?
- Темно-зеленые? - праздно спросил я, не желая придавать его вопросу острое значение. - Очень. В них есть что-то.
- Ну, так у вас завтра будет такой галстук. Ни больше, ни меньше как темно-зеленый... И именно я, если разрешите, преподнесу вам его.
Он торжествующе посмотрел на меня и, не дожидаясь благодарности, отошел в сторону. На другой день посыльный принес мне шванинский подарок; а когда следующий раз я надел его и пошел в гости к знакомым, где был и Шванин, я понял, что сделал непростительную ошибку. Увидев меня, Шванин отвел в сторону хозяина дома, позвал меня и, похлопав пальцами по галстуку, спросил;
- Каково?
- Что? - удивленно спросил хозяин, поглядывая на нас обоих.
- Галстучек-то? Каков?
- Да, галстук, - неопределенно бросил хозяин, - зеленый, кажется...
- Не в том дело, что зеленый, а как приобретен-то... Я ведь подарил. Три часа в магазине рылся...
Я немного смутился.
- Я и забыл вас поблагодарить...
- Что тут благодарность... Приказчики, можно сказать, с ног сбились... Еле нашли такой...
Через несколько минут ко мне подошел какой-то малознакомый человек и деловито попросил:
- Можно вас к свету? Вот сюда немного... Ага, хорошо... Мне сегодня Шванин с утра звонками надоел: приходите, говорит, посмотреть, какой я ему галстушонок закатил... Ничего себе...
- Мерси, очень...
За картами Шванин пришел из другой комнаты и перебил кому-то хороший ход.
- Играет? - по-отечески, шутливо спросил он, обращаясь к кому-то, обо мне, - а на галстук и внимания никакого... А я-то, старый дурак... Четыре магазина обегал... Приказчики...
- Нет, что вы, что вы... Я очень благодарен...
- Я так, к слову...
Когда все расходились и толпились в передней, разыскивая калоши, Шванин вернулся с лестницы и, пожимая мне руку, предупредил:
- Вы его пальтецом прикройте, а то сверху еще чего, пожалуй... он нежный...
- О ком это вы так заботитесь? - с улыбкой спросила какая-то дама в капоре.
- Да вот галстучек ему подарил, а он человек молодой, неосторожный...
- А покажите-ка ваш знаменитый галстук... Ничего, милый... У вас есть вкус, Шванин...
- Ну, еще бы... Четыре магазина... Три часа... Все приказчики...
Галстук я подарил швейцару. О Шванине почти забыл.
* * *
Встретил его только вчера. Шел по улице и думал, что в такую ночь ужасно тяжело быть одному. Бродить по улицам надоело, а дома была скука, темные обои и два книжных шкафа с намозолившими глаза корешками переплетов.
- Алексей Сергеич! Вы? Куда это?
Я оглянулся и увидел Шванина.
- Здравствуйте. Так брожу. Хмуро что-то на душе...
- Ай, бездомник, бездомник. В такую ночь домой бежать надо, к близким... Ночь-то какая...
- Да у меня никого нет. Дома тоскливо, одиноко... Приду - сейчас же спать лягу...
- Спать? Вы? Сегодня? Да я сейчас не знаю, что сделаю, если вы не пойдете ко мне...
- Ну, что вы, право...
- Он еще думает, как бы обидеть человека... Да допущу ли я, чтобы человек один ходил здесь, когда... Извозчик, Спасская... Тридцать копеек...
Дома шванинская доброта, как вода у мельницы, пробила все плотины человеческой холодности и хлынула наружу неудержимым потоком.
- Ну, съешьте вот этот кусочек, - с дрожью в голосе говорил он, выковыривая какой-то ломтик ветчины, - ну, ради вашей молодости... Ну, я прошу...
Я ел во имя моей молодости, ради счастья шванинских детей, за грядущее счастье родины, пил кислый портвейн и затхлую мадеру за здоровье восемнадцати отсутствующих и незнакомых мне сослуживцев Шванина.
Только когда последний кусочек кулича беспомощно задержался в моей руке, не имея возможности протолкнуться через чем-то набитый рот, Шванин закидал меня сочувственными, соболезнующими вопросами.
- Скверная, говорите, комната? Холодная?
- Вода замерзает. Думаю сменить.
- И скучно одному?
- Бывает. Редко, а все-таки бывает...
- Как жалко... Такой молодой, и уже... И скверно возвращаться одному?
- Да, неважно... Ну-с я пошел... Очень вам благода...
- Что? Уходить? И вы думаете, что в такую ночь я...
Через полчаса бесплодной борьбы с неиссякаемой добротой отзывчивого человека мне пришлось остаться ночевать у Шванина. Ночью он четыре раза осторожно заглядывал в отведенную мне комнату и шепотом справлялся:
- Спите?
- Нет, а что? В чем дело?
- Может, попить хотите, - так вот тут, на столике... Может, вам свет мешает?..
- Не беспокойтесь, очень хорошо...
- Я все-таки прицеплю еще газетку к занавеске... Глаза молодые - они ночью темноту любят...
Когда я вернулся домой и стал переодеваться, в кармане пиджака что-то зашуршало. Я вскрыл конверт и изумленно вынул оттуда деньги.
"Не сердитесь, милый Алексей Сергеевич, - написал Шванин в маленькой сложенной записочке, - я сам был молод и знаю, что такое без денег праздник проводить. У меня эта четвертная, можно сказать, лишняя, а когда у вас будет, отдадите".
Я сконфуженно улыбнулся и переложил четвертную к пачке других бумажек, праздно лежавших у меня в бумажнике.
* * *
Доброта Шванина начала сказываться через четыре дня,