- Погоди, брат, побегут, потом получишь...
Эта система расплаты мне не понравилась сразу.
- После народа много будет у кассы. Не дотолкаешься. Может, хоть половину сейчас выдадут.
- Начали, начали, смотри...
Я стал смотреть. Бежали семь черных лошадей и одна серая. Какая из них была моя, я догадаться не мог. Бежали долго. Кто-то вытащил из-под меня стул, стал ногами на кончик моего пальто и замахал над самой головой биноклем.
- Где же моя лошадь? - тревожно спросил я спутника.
- Бежит, бежит, не мешай...
Чувствовать, что какая-то лошадь везет сто сорок рублей, принадлежащих лично мне, и не знать, какая она, - это может сильно влиять на настроение. Никаких разъяснений я не мог добиться до самого последнего мгновения, пока человек, отнявший у меня стул, не соскочил с него и, посмотрев на своего соседа, хмуро процедил:
- Идиот... Тоже, советчик...
- Ну, теперь можно идти получать? - заискивающе спросил я спутника, все прибежали...
- А ты на какую ставил?
- На черную. У меня даже билет есть. Хочешь - покажу?
- Черных много. А твоя - того, брат...
- Что - того... Я не понимаю этих беговых терминов...
- Не пришла, и все.
- Как так не пришла? Что же, ее в дороге потеряли, что ли? Или домой завтракать уехали? Я пойду получать...
- Не ходи, - сухо заметил спутник, - не стоит. Разве кто-нибудь билет обронил...
В кассе мне выдали обратно билет и просили не мешать. Вторичное предъявление того же билета в другом окошечке вызвало более резкий и ярче выраженный отпор моим вполне искренним попыткам оправдать обещание, данное мне спутником еще до бегов, о ста сорока рублях.
Если это была шутка - то я мог бы за нее не платить десяти рублей, тем более постороннему человеку, сидящему в кассе. Если это ошибка моего приятеля и лошади, то пусть они делят мои расходы пополам: я не хочу отвечать за чужие ошибки.
Поэтому я довольно сухо протянул своему спутнику руку и сказал, что еду домой.
- Постой, постой... Куда же ты?..
- Да так, знаешь, домой. Повеселился, и будет.
- Ну брось... Сейчас одна лошадь будет бежать...
- Совсем одна? Эта уж наверное первой придет...
- Нет, не в том дело... Я хочу сказать, что она такая...
- Верная?
- Верная.
- Ну, прощай, я пошел...
- Да нет же... Ну поставь на эту. Я тебе ручаюсь.
Я поставил новых десять рублей и стал сам внимательно следить за лошадью. Это было добросовестное животное, по-видимому, решившее поддерживать мнение о себе моего приятеля. Она сразу оставила сзади себя всех остальных лошадей и только уже около призового столба, экономя силы для другого заезда, пришла пятой.
И на этот раз мой билет, как актерская контрамарка при полном сборе, оказался недействительным. Этим же свойством обладал и билет моего спутника, взятый на другую лошадь, отставшую от моей всего на несколько сажен.
- Ты видишь, - ласково сказал он, не выдерживая моего взгляда, - и я же проиграл.
- Видишь ли, - раздраженно ответил я, - на моих глазах людей переезжало поездом, однако я никогда не утешался этим, когда мне наступали на ногу...
- Да, ты прав, но лошадь же была верная... Это простой сбой...
- Принимая во внимание мое полнейшее незнакомство в этой области, сдержанно, но сухо ответил я, - ты можешь мне объяснить, что лошадь треснула по ватерлинии, что у нее лопнул пропеллер или что у нее соскочили подшипник и маховое колесо, - я все равно не пойму. Тем не менее я ухожу домой.
- Ну иди... Если ты такая свинья...
- Послушай... Мне это стоило двадцать рублей... Где же мои двести восемьдесят?
- Получишь...
- Может быть, мне их дадут в другом месте, я тогда лучше поеду туда...
- А хоть ко всем чертям...
После этого или перестают подавать руку, или молча вздыхают и остаются. Слабость была и будет одной из отрицательных черт моего характера.
- На какую же ставить?
- Выбери сам...
- У меня совсем нет знакомства в этом кругу... Вот на эту, пожалуй, поставлю... Видишь, вот эта ходит, я на нее хочу...
- На эту нельзя...
- Неужели она тут так попусту бегает... Зачем же ее пустили, если на нее и ставить нельзя... Это жульничество...
- Ставить-то можно. Дураки ставят. Только не возьмет. Разве такие берут?..
Я посмотрел на лошадь. Ничего опорочивающего в ее наружности не было. У ней было на месте все, что только может пожелать любая лошадь, берущая призы.
- Может, ты знаешь о ней что-нибудь? Ты скажи. Это останется между нами...
- Да разве такие берут, - иронически усмехнулся он, - а если и придет, так с тебя же еще возьмут деньги...
- Что же это - штраф, что ли? - испуганно спросил я, с презрением взглянув на редкую лошадь.
- Не штраф, а так... Дураки на нее ставят... На Бабочку ставить... Тоже...
- Слышал, слышал... А на какую же?
- Ставь на четвертый номер... Верные деньги.
- Я знаю, что верные... Хорошо, если только не с меня...
Я пошел и безропотно поставил на указанный номер.
- Ты знаешь, это интересно, - сказал я, возвратившись, - я непременно буду смотреть за этой вот, о которой ты говорил... Интересно посмотреть потом на физиономии этих дураков, которые на нее поставят... Ругаются, наверное...
- На то они и дураки, чтобы ругаться, - весело подтвердил мой спутник, - а вот как мы с тобой схватим сейчас...
Лошадь, на которую ставили дураки, действительно вела себя непозволительно. С первого же момента заезда она стала отставать от других, догонять, вмешиваться в общую кучу, выбиваясь из сил и мотая головой.
Я искренне смеялся, чувствуя в душе благодарность к человеку, выручившему меня советом от такого неосторожного шага, как ставка на нее лишних десяти рублей...
Перестал я смеяться только тогда, когда эта смешная лошадь пришла первой. Через несколько минут я увидел небольшую группу дураков, игравших на нее, которые отходили от кассы с горстями бумажек. Выдавали им около шестисот рублей.
- А они берут - эти вот... дураки, - надтреснуто шепнул я спутнику, по шестисот...
- Берут, - уныло ответил он, - верная лошадь...
- А когда я хотел на нее ставить, - желчно спросил я, - что ты тогда изволил...
- Да разве на такую лошадь...
- А если вот за нее теперь такую сумму...
- Верная лошадь...
- Да... Вот что... Верная?! Знаешь что, голубчик, ты ко мне хотел завтра, кажется, зайти? Да? Хотел? Да?