1. Моя книга “Воспоминания и размышления” написана в плане личных воспоминаний и размышлений над ними. Рассчитана она на широкого читателя. В проекте главы “Ставка ВГК” я также придерживался этой же цели.
Раскрывать работу Ставки ВГК в большом объёме считаю нецелесообразным. Предложение собрать из других глав материал об отдельных элементах работы Ставки ВГК, безусловно, заманчиво, и оно обогатит главу, но в то же время серьёзно обеднит остальные главы. Поэтому делать этого не следует.
2. В пункте втором: предлагается шире раскрыть вопросы работы Ставки в их исторической последовательности. Этого делать в моей книге не следует. Как работала Ставка в начале войны, когда председателем её был С. К. Тимошенко, вполне достаточно рассказано в главе “Начало войны”. Критика принятых и непринятых решений также дана в этой главе. Специального решения Ставки на стратегическую оборону не было. Она сложилась в результате неблагоприятной для нас обстановки на всех оперативно-стратегических направлениях. Процесс принятия решений Ставки одинаковым не был. Каждое её решение вытекало из сложившейся обстановки и наших возможностей.
Я не возражаю, если это будет дано дополнительно, с приведением интересных исторических документов.
В третьем пункте предлагается разработать вопрос о предвидении.
Я лично по состоянию здоровья разработать более детально, чем дано в книге, сейчас не могу.
21.11.73.
Жуков».
На остальные вопросы он ответил своими пометками на полях рукописи.
К примеру, на предложение в пункте 4-м «шире осветить проблему научного предвидения» кратко и недвусмысленно отреагировал ремаркой: «Я не пишу научный трактат».
Однако предложения научного консультанта заставили Жукова вновь перечитать текст и внести существенную редактуру и дополнения в те главы, которые полковник Цветаев трогать не хотел.
Размышляя о просчётах немецкого командования, он написал: «Если рассматривать гитлеровский план “Барбаросса” с военной точки зрения, надо сказать, что он построен на шаблоне, без учёта трудностей, с которыми пришлось столкнуться немецко-фашистским войскам, вследствие чего с первых дней война пошла иначе, чем рассчитывало германское командование. В результате в 1941 году, понеся трудновосполнимые потери, немецко-фашистские войска не достигли ни одной стратегической цели, а в 1942 году гитлеровское командование по своим силам не могло уже вести крупные операции на всех стратегически важных направлениях. Пришлось ограничиться наступлением на юге нашей страны, с целью выйти на Волгу и отрезать от страны Кавказ и Закавказье».
Из этого письма можно сделать несколько выводов.
Первый: автор не хотел впускать в свои мемуары излишнюю научную чопорность, чтобы обилием архивных сведений не погубить теплоты человеческого документа.
Второй: отмёл принцип — разложить всё по полочкам. Что тоже придало бы книге пресноватый привкус казёнщины.
Третий, самый главный: автор не хотел разрушать жанра действительных воспоминаний и размышлений.
Двадцать третьего апреля 1974 года Жуков подписал вёрстку и макет второго издания.
Восемнадцатого июня того же 1974 года его не стало.
Он пережил свою жену всего на полгода.
Последние полтора года он сильно страдал. Галина Александровна сокрушалась по поводу резкого ухудшения его здоровья после инсульта. Но ушла раньше.
На консилиум в Сосновку приехали лучшие врачи мира. Проводил консилиум академик Е. И. Чазов. Были известные специалисты из Франции. Уже ничего сделать они не могли. Свеча догорела…
Из воспоминаний Марии Георгиевны: «Потом наступили долгие дни неизвестности — отец был уже без сознания. Могучий организм боролся со смертью. Один раз меня пустили в его палату, и мне стало страшно. Только бегущая светлая точка на экране показывала, что он ещё жив… Через некоторое время я вышла в тёмный коридор, сняла белый халат. Ничего не видя вокруг, спустилась на лифте и вышла на улицу Грановского. Тогда я ещё не представляла, что всего несколько часов отделяют меня от звонка медсестры по телефону: “Георгий Константинович умер” 18 июня 1974 года, в 14 часов 35 минут остановилось его сердце. В свидетельстве о смерти написали вместо “сердечная недостаточность” “недостаточность сердца”…»
По воспоминаниям Эллы Георгиевны, на лице отца в момент, когда подняли простыню, они увидели печать страданий. «Кажется, что он ещё чувствует боль», — написала она потом в своих воспоминаниях.
Лишь на третий день в газетах появилось сообщение о смерти Жукова.