По дороге к дому Пилихиных в соседней деревне Черная Грязь отец сказал Георгию:
– Смотри, вон сидит на крыльце твой будущий хозяин. Когда подойдешь, поклонись и скажи: «Здравствуйте, Михаил Артемьевич».
– Нет, я скажу: «Здравствуйте, дядя Миша!» – отозвался сын.
– Ты забудь, что он тебе доводится дядей. Он твой будущий хозяин, а богатые хозяева не любят бедных родственников. Это ты заруби себе на носу.
Георгий насупился, но все же приветствовал Пилихина, как велел отец. Дядя внимательно взглянул на мальчика и произнес:
– Ну, здравствуй, молодец! Что, скорняком хочешь быть?… Ну что ж, дело скорняжное хорошее, но трудное.
– Он трудностей не должен бояться, к труду привычен с малых лет, – сказал Жуков-старший.
– Ну что ж, пожалуй, я возьму к себе в ученье твоего сына. Парень он крепкий и, кажется, неглупый.
Пилихина-старшего Жуков впоследствии вспоминал недобрым словом, очень уж крут характером тот был. Тем более что в советские времена хвалить владельца, говоря по-современному, успешного бизнеса было совсем не с руки. Однако в своих мемуарах Жуков не преминул отметить, что хозяин одобрял его тягу к образованию, за чтение книг хвалил. А вот азартные игры запрещал категорически. Но даже при образцовом поведении хозяин ударить или пнуть ученика мог всегда, это было обычным делом.
«За малейшую оплошность хозяин бил нас немилосердно, – писал Жуков в воспоминаниях. – А рука у него была тяжелая. Били нас мастера, били мастерицы, не отставала от них и хозяйка. Когда хозяин был не в духе – лучше не попадайся ему на глаза. Он мог и без всякого повода отлупить так, что целый день в ушах звенело. Иногда хозяин заставлял двух провинившихся мальчиков бить друг друга жимолостью (кустарник, прутьями которого выбивали меха), приговаривая при этом: «Лупи крепче, крепче!» Приходилось безропотно терпеть. Мы знали, что везде хозяева бьют учеников – таков был закон, таков порядок. Хозяин считал, что ученики отданы в полное его распоряжение, и никто никогда с него не спросит за побои, за нечеловеческое отношение к малолетним. Да никто и не интересовался, как мы работаем, как питаемся, в каких условиях живем. Самым высшим для нас судьей был хозяин…»
Сам Георгий, похоже, невольно ориентировался на поведение хозяина как на образец для подражания. По рассказам сверстников, Жуков был весьма суров к тем, кто начал обучение позже него. Даже младшему Пилихину от него порой доставалось: «Во время упаковки товара Георгий, бывало, покрикивал на меня, и даже иногда я получал от него подзатыльник». Правда, обиженный в долгу не оставался – норовил дать сдачи, пусть потом и приходилось спасаться бегством, чтобы не получить еще. Роль миротворца брал на себя старший сын Пилихина – Александр, ровесник Георгия. В общем же, по воспоминаниям участников событий, юнцы были дружны между собой.
А вот приказчик Василий Данилов при каждом удобном случае измывался над учениками. Как-то раз четырнадцатилетний Георгий не выдержал и дал сдачи: огрел обидчика дубовой палкой по голове, да так, что тот свалился без памяти. К счастью для Жукова, приказчик остался жив.
Но при всех проблемах городская жизнь выгодно отличалась от деревенской обилием впечатлений. Ходить, скажем, в театр подмастерьям не полагалось. Зато по воскресеньям и праздникам все сообща отправлялись на службу в Успенский собор Кремля или в храм Христа Спасителя. Частенько мальчики пользовались этим как возможностью незаметно сбежать и обеспечить себе час-другой прогулки. Хотя Жуков потом вспоминал, как нравилось им слушать изумительный синодальный хор в Успенском соборе, и особенно тамошнего протодьякона Розова, от чьих возглашений дрожали стекла и колебалось пламя свечей.
На четвертом году ученичества Пилихин-старший впервые взял Георгия с собой на прославленную ярмарку в Нижнем Новгороде, где им была арендована лавка для оптовой торговли мехами. В обязанности Георгия входили главным образом упаковка проданного товара и отправка его по назначению через городскую пристань на Волге, пристань на Оке или через железнодорожную товарную контору. Жуков, выросший на берегу маленькой тихой Протвы, был тогда потрясен величием Волги. Да и изобилие знаменитой ярмарки, куда съезжались купцы со всей России и торговцы из других стран, произвело на него сильное впечатление.