Дальше, по словам Георгия Константиновича: «Тут же заметил недоуменные взгляды И. В. Сталина и В. М. Молотова и несколько смутился. Однако быстро оправился и, импровизируя, предложил тост за «товарищей по оружию», наших союзников в этой войне — солдат, офицеров и генералов армий антифашистской коалиции, которые так блестяще закончили разгром фашистской Германии. Тут уж я не ошибся. На другой день, когда я был у И. В. Сталина, он и все присутствовавшие смеялись над тем, как быстро я приобрел «товарища» в лице У. Черчилля». К сожалению, смех не мог не быть разным, что было неизбежно среди верных сталинских сикофантов…
В середине августа 1945 года Жуков сопровождал Эйзенхауэра, приглашенного Сталиным посетить Москву. Пятизвездный американский генерал никак не мог наговориться досыта с советским маршалом. Жукову по существу пришлось прочитать американцу сжатый спецкурс по стратегии Красной Армии в Великую Отечественную. Георгий Константинович в разумных пределах был откровенен, неизменно доброжелателен и искренен. Наблюдая Жукова в Москве, Эйзенхауэр убедился в правильности своего вывода, уже сделанного на опыте общения с ним в Берлине: «Во многих отношениях было очевидно, что Жуков был именно тем, кем он представлялся — в высшей степени значительным лицом в советской системе правления, возможно, вторым после Сталина. Во время моего посещения Москвы в 1945 году эта оценка его положения и влияния подтверждалась на каждом шагу».
Все пять дней пребывания в СССР Эйзенхауэр жестами подчеркивал тесную дружбу с Г. К. Жуковым — на трибуне Мавзолея во время физкультурного парада, на стадионе на футбольном матче. Шутки заезжего американского генерала нередко выслушивал Сталин. Он устроил просмотр фильма о взятии Берлина — в кинозале Сталин сел между Эйзенхауэром и Жуковым, который, естественно, на этот раз был героем экрана. Смотрелся маршал хорошо, в отлично сшитом мундире с орденами. Эйзенхауэр обернулся к переводчику, сидевшему прямо за Сталиным, и сказал: «Переведите маршалу Жукову, что, если он останется без работы в Советском Союзе, он, несомненно, найдет ее в Голливуде». Сталин не нашел ничего смешного в генеральской ремарке и холодным тоном заметил: «У маршала Жукова всегда будет работа в Советском Союзе».
На борту личного самолета Эйзенхауэра «Подсолнечник» царила, естественно, иная атмосфера. Оба военачальника шутили, и это настроение Жуков даже принес с собой на трибуну Мавзолея. Указывая на советских спортсменок, проходивших по Красной площади, Жуков шутливо-серьезно предложил свои услуги — сосватать одну из них за стоявшего рядом сына Эйзенхауэра Джона. Тот в притворном ужасе отшатнулся: «Любая из этих сильных девиц без труда переломит меня надвое!» В заключение визита в Москву Эйзенхауэр поделился на пресс-конференции сокровенным: «В будущем ничто не помешает России и США стать самыми близкими друзьями».
Он пригласил Жукова в США. Сталин поначалу санкционировал поездку, но очень скоро маршал, по собственным словам, приболел, и спланированный полет за океан на самолете Эйзенхауэра так и не состоялся.
По горячим следам за минувшей войной в американских средствах массовой информации было немало лестных слов в адрес маршала Жукова. Сверхпопулярный в военные и первые послевоенные годы американский эксперт по военным делам X. Болдуин довольно откровенно писал о мотивах, по которым Жуков привлекал пристальное внимание западного мира. «Офицеры со шрамами на спине от истязаний были выпущены из лагерей, а нужды войны потребовали волнующих и успешных обращений к националистическому прошлому матушки России, но не к коммунистической идеологии и обеспечили по крайней мере временно господство командиров в противоположность комиссарам. Люди, подобные маршалу Георгию К. Жукову, которые всегда выступали против жесткого партийного контроля над военными операциями, вышли из войны новыми героями России». Рассуждения Болдуина отражали внутреннее убеждение американской элиты — Вашингтон может иметь дело с людьми дела типа Г. К. Жукова.
Стремительно набиравший политический вес в правительственных ведомствах Ч. Болен обобщил представления власть предержащих о Жукове в это время. Боленовская оценка ярко окрашена и личными впечатлениями — знаток русского языка, он нередко выступал в роли переводчика на самом высоком уровне. «Я впервые встретился с Жуковым в конце войны, когда Гарри Гопкинс и я посетили Берлин. Он выглядел как подобает солдату — очень сильный, крепкий, как русский дуб, с красноватым лицом и чистыми голубыми глазами. Хотя у Жукова была приятная улыбка, он был очень сдержан, особенно с иностранцами. Конечно, он был большевиком, неизменно следовавшим линии партии, но все же в первую очередь русским патриотом. Он считал, что армия должна быть независима, и одна из причин его конечного падения — попытка стряхнуть систему политических комиссаров.
Его моральная чистота резко контрастировала с лживостью других большевистских лидеров. Он проявлял терпимость, даже уважение к Соединенным Штатам, и я ни на минуту не сомневался, что его уважение к Эйзенхауэру было искренним, а не деланным в зависимости от конъюнктуры».
За этими словами просматриваются, пожалуй, самые примечательные политические качества Георгия Константиновича — широта взглядов и великодушие. Их отмечали союзники и ощутили вчерашние враги — немцы в советской зоне оккупации. Стоило Г. К. Жукову стать во главе ее администрации.
Через какую-нибудь неделю после капитуляции Германии первый бургомистр района Лихтенберг, что в Берлине, Г. Банакке, упиваясь миром, пришедшим на немецкую землю, восторгался: «Я имел возможность непосредственно встретиться с маршалом Жуковым — членом правительства и генерал-полковником Берзариным. Я был удивлен их простоте и сердечности. Все, кто имел дело с Жуковым и Берзариным, высказываются весьма положительно. Меня удивляет, что такие авторитетные люди могут просто и задушевно беседовать с населением и работниками бургомистрата. Из этого я сделал вывод, что русские смогут наладить нормальную жизнь города Берлина, так как они энергично берутся за разрешение всех вопросов».
Маршал Жуков умело расставлял людей в руководстве советской администрации. Сменивший в начале июня Берзарина, погибшего в автокатастрофе, генерал-полковник А. В. Горбатов достойнейшим образом представлял Советский Союз в побежденной стране.
Еще грохотали орудия в Берлине, как начальник тыла фронта докладывал маршалу о подвозе продовольствия для населения — крупа, мука, жиры, сахар, соль. Жуков поднял глаза на генерала:
— Для детей надо молоко искать.
Генерал, записал присутствовавший журналист, замялся, грустно посмотрел на командующего фронтом и печально заметил:
«— Мне из дома пишут, что голодают…
— Мне тоже пишут, что в Союзе туго… Но это не меняет дела. Директива предельно ясна: выделить столько-то, продовольствия для немецкого населения Берлина.
— Будем кормить фашистов?
— Будем кормить немцев-стариков, старух, детей, рабочих…»
Да, он с самого начала проводил это различие на германской земле. Выходя из разбитой рейхсканцелярии, маршал брезгливо бросил:
— Здание плохое, томное, а планы, замышлявшиеся здесь, и того хуже…
Военный совет 1-го Белорусского во исполнение постановления ГОКО с 11 мая 1945 года для населения Берлина установил нормы снабжения продовольствием в среднем на одного человека в день: хлеба 400–450 г, крупы 50 г, мяса 60 г, жиров 15 г, сахара 60 г, кофе 50 г (в месяц), чая 20 г. Овощи, молочные продукты, соль в зависимости от местных ресурсов. По нормам для рабочих тяжелого труда (превышавшим в 1,5–2 раза средние) снабжались деятели науки, техники, медицины, культуры, руководители администрации, остальной интеллигенции по нормам для рабочих.
Жуков стоял у истоков налаживания мирной жизни в советской зоне. Среди многих первоочередных решений, под которыми стояла его подпись (об организации городской полиции, суда и прокуратуры, о разрешении образования и деятельности антифашистских партий и организаций и других), постановление «О снабжении молоком детей Берлина» от 31 мая 1945 года. В нем детально расписывалась доставка 70 тысяч литров молока ежедневно по районам города. Дополнительно предусматривалась подгонка и размещение в Берлине 5 тысяч голов молочных коров, на начальника ветслужбы фронта возлагалась до момента передачи скота властям города проверка стада «на предмет благополучия по эпизоотии». Эти примеры распоряжений Г. К. Жукова можно без труда умножить. Великий полководец на новом посту показал себя политиком и рачительным хозяином.