В заключение Жуков поставил вопрос Егорову:
— Сложность нашего положения заключается в близости государственной границы. По тревоге мы вынуждены были бы выступать в большом некомплекте. Кроме того, полк должен был бы еще выделить из наличного состава кадры на формирование вторых эшелонов. Вступление в первый бой с врагом в ослабленном составе может отразиться на моральном состоянии личного состава.
— Это верно, — ответил Егоров, — но у нас нет иного выхода. А формировать вторые эшелоны частей необходимо. Врага нельзя недооценивать. Надо готовиться к войне по-серьезному, готовиться драться с умным, искусным и сильным врагом.
Остановимся и задумаемся. Беседа командующего округом с командиром полка состоялась летом 1927 года. Почти за 15 лет до Великой Отечественной…
Жизнь, помимо рассудительных бесед с начальством, преподносила сюрпризы с неожиданной стороны. На пятом году командования полком, в 1927 году, Жорж получил неприятный урок. Оказалось, прекрасные качества — чувство собственного достоинства и уверенность в себе — никак не рекомендовали его в глазах вышестоящих. Ему было не привыкать к инспекторским набегам — в полку побывали многие из тогдашних руководителей Красной Армии — В. К. Блюхер, например, но такого еще не было: предупредили, прибывает сам С. М. Буденный в сопровождении С. К. Тимошенко. Наряженные, позвякивающие шпорами Жуков с ближайшими помощниками вышли к подъезду встречать легендарного героя гражданской войны.
В ворота влетели два автомобиля, из которых вышли высокие гости. Особой «кавалерийской» походкой Жуков подошел к ним и отрапортовал по уставу. Те двое недоуменно переглянулись, Буденный бросил: «Это что-то не то», Тимошенко подтвердил: «Нет культуры». Они бегло заглянули на кухню, поинтересовались, «как кормят солдат», потребовали показать лошадей. Полк построили, при осмотре никаких дефектов не обнаружили. Буденный поблагодарил красноармейцев за «отличное содержание лошадей», стремительно нырнув в машины, начальство предъявило для обозрения свои спины. Автомобили взревели и исчезли, оставив после себя чадные выхлопы и недоумение.
Через полчаса в штаб приехал комдив Д. А. Шмидт. Жуков точно доложил о налете на часть Буденного. Не скрывая улыбки, мудрый комдив объяснил: «Надо было построить полк для встречи, сыграть встречный марш и громко кричать «ура!», а вы встретили строго по уставу. Вот вам и реакция». Он куда лучше знал психологию считавшегося пролетарским полководцем Буденного, чем ставший к этому времени самим воплощением аристократа-кавалериста Г. К. Жуков. Из случившегося Жуков сделал выводы, но не те, которые можно было ожидать от заурядного человека.
В 1935 году Жуков вновь встречал Буденного, уже как командир кавдивизии, в Слуцке. Он продумал и подготовил ее с оттенком аристократизма и даже артистизма в военном городке, который утопал в цветах, разведенных женами комсостава по приказу Жукова. Нередких высоких посетителей вошло в обычай встречать в гарнизоне громадными букетами. Для С. М. Буденного заготовили особый букет, вручить который комдив поручил своей семилетней дочери. Семилетняя Эра с трудом удержала букет в руках, произнесла «какие-то приветственные слова, которых я, Конечно, не помню. Помню только, что Семен Михайлович меня расцеловал в обе щеки и что меня просто-таки ошеломили его знаменитые усы, хотя раньше я не раз видела Буденного на портретах».
Самый взыскательный критик армейских порядков не обнаружил бы в трогательной сцене ничего предосудительного. Равный по принадлежности к благородному роду войск организовал и провел встречу вышестоящего, по равного по духу начальства.
Пожалуй, сама логика несения отлично налаженной, в первую очередь им самим, службы выработала в Жукове качества традиционного русского военачальника. Не бездумное копирование многостолетних моральных и иных ценностей замечательной русской кавалерии. В постепенно возвращавшуюся форму вливалось иное содержание. С 1926 года Жуков был не только командиром, но и комиссаром своего полка. Довольно редкое отличие по тем временам! Порожденное очень весомыми причинами — постепенным введением в армии единоначалия. Во всяком случае, отныне Жуков уже по должности был обязан превосходить подчиненных не только в познаниях в военном деле, но и марксистско-ленинской философии.
В конце 1929 года Жукова, назначенного командиром 2-й кавбригады родной дивизии, откомандировали в Москву на курсы усовершенствования высшего начальствующего состава (КУВНАС). Серьезнейшие занятия проводили крупные военачальники и ведущая военная профессура. Жуков, к этому времени неутомимый читатель профессиональной литературы, получил новый импульс к самостоятельной работе. Впрочем, как и другие обучавшиеся на курсах. Все они, по словам Жукова, «увлекались военной теорией, гонялись за каждой книжной новинкой, собирали все, что можно было собрать из литературы по военным вопросам, чтобы увезти с собой в части». Отныне и навсегда при переезде семьи Жуковых основное и самое тяжелое имущество — книги.
Взгляды Жукова на достижения отечественной военной науки были в первую голову и исключительно взглядами профессионала. Другое дело, как интерпретировались они на протяжении десятилетий бесцеремонными лицами, взявшими на себя дерзость дорабатывать, скажем, его «Воспоминания и размышления». Разве могла принадлежать Г. К. Жукову сентенция, оставшаяся даже в 10-м издании книги в 1990 году; «В конце 20-х годов вышел в свет серьезный труд Б. М. Шапошникова «Мозг армии»… Дело прошлое, но и тогда, и сейчас считаю, что название книги «Мозг армии» применительно к Красной Армии неверно. «Мозгом» Красной Армии с первых дней ее существования являлся ЦК ВКП(б), поскольку ни одно решение крупного вопроса не принималось без участия Центрального Комитета. Название это скорее подходит к старой царской армии, где «мозгом» действительно был генеральный штаб».
В этом же 10-м издании восстановлен текст Г. К. Жукова, исключенный (при его жизни!) из варианта первоначального, увидевшего свет: «Генеральный штаб, по образному выражению Б. М. Шапошникова, — это «мозг армии». Ни один орган в стране не является более компетентным в вопросах готовности вооруженных сил к войне, чем Генеральный штаб. С кем же, как не с ним, должен был систематически советоваться будущий Верховный Главнокомандующий? Однако И. В. Сталин очень мало интересовался деятельностью Генштаба» (т. 1, с. 155, 328–329). Так звучал голос Жукова. Так мог писать и писал военачальник, всегда сохранявший достоинство и проистекавшее отсюда чувство чести, о которой и не слышали люди, пытавшиеся приписать ему менталитет темного партийного аппаратчика.
С каждым годом Красная Армия превращалась в силу, которой законно гордился народ. На подходе уже была моторизация и механизация войск, рост авиации. Кавалерийская дивизия, в которой служил Жуков, подавала пример во всех отношениях. В 1930 году по возвращении с КУВНАС командир бригады Жуков ближе познакомился и душевно сблизился с К. К. Рокоссовским, только что назначенным командиром 7-й Самарской кавдивизии. Прослужить вместе удалось немного — считанные месяцы, но навсегда осталось доброе отношение и взаимное уважение. Был получен приказ о назначении Г. К. Жукова в Москву помощником начальника инспекции кавалерии РККА, кем был С. М. Буденный.
Привыкший к молниеносному выполнению приказов и требовавший того же от подчиненных, Георгий Константинович на вопрос Рокоссовского, сколько ему потребуется времени на сборы, отчеканил — два часа! Это было сказано отнюдь не ради красного словца. «Собственно говоря, собирать-то нужно было шинель да несколько пар белья. Все наши семейные пожитки вполне вмещались в один чемодан. Другого какого-либо имущества никто из нас тогда не имел, и это считалось совершенно нормальным явлением». Так-то оно так. Но как удавалось поддерживать командирам-кавалеристам блеск, не уступавший еще незабытому лоску офицеров лейб-гвардии императорской армии? Как они, вернувшись вечером с учений, в захлестанных шинелях, в облепленных грязью сапогах, появлялись утром в казарме перед красноармейцами сияющие чистотой, в отглаженном обмундировании, начищенных до умопомрачительного блеска сапогах? В отличие от офицеров той, ушедшей в небытие императорской конницы у них не было денщиков, и сама мысль о том, что красноармеец может обслуживать командира-коммуниста, представлялась кощунственной.