В давящей атмосфере в командовании Красной Армии наша страна шла навстречу войне. Но нужно было работать, и работали те, кто в войну возглавил Советские Вооруженные Силы. «Сталин, — напишет в 1965 году Константин Симонов, — все еще оставался верным той маниакальной подозрительности по отношению к своим, которая в итоге обернулась потерей бдительности по отношению к врагу… Прямое противопоставление своего взгляда на будущую войну взглядам Сталина означало не отставку, а гибель с посмертным клеймом врага народа. Вот что это значило… Сталин несет ответственность не просто за тот факт, что он с непостижимым упорством не желал считаться с важнейшими донесениями разведчиков. Главная его вина перед страной в том, что он создал гибельную атмосферу, когда десятки вполне компетентных люден, располагавших неопровержимыми документальные я данными, не располагали возможностью доказать главе государства масштаб опасности».
15 января 1941 года разведотдел ОКХ представил доклад о высшем командовании Красной Армии: «В связи с последовавшей после расстрела летом 1937 года Тухачевского и большой группы генералов «чисткой», жертвой которой стало 60–70 процентов старшего начальствующего состава, имевшего частично военный опыт, у руководства «высшим военным эшелоном» (от главнокомандования до командования армиями) почти нет незаурядных личностей… На смену репрессированным пришли более молодые и с меньшим опытом лица… Они не смогут отойти от шаблона и будут мешать осуществлению смелых решений. Старшему и младшему комсоставу (от командиров корпусов до лейтенантов) также, по имеющимся сведениям, свойственны очень крупные недостатки». Разведчики-литераторы, иначе и не назвать их, ибо праздномыслие документа било в глаза, упрекая в шаблоне наших военачальников, сами не могли отойти от собственных идеологически-расистских стереотипов. Они не видели очевидного, продемонстрировав это тотальным отрицанием проделанного в Красной Армии в канун войны: «Вооруженные Силы, особенно после финской войны, претерпевают изменения. От большевистского пристрастия к проведению гигантских военных учений и маневров они возвращаются к кропотливой индивидуальной подготовке командира и бойца… Однако в условиях России положительная роль новых методов может сказаться лишь спустя несколько лет, если не десятилетий… Такие черты характера русских людей, как инертность, косность, боязнь принять решение и страх перед ответственностью, остаются».
Едва ли самоуверенным немецким генералам, принимавшим такого рода доклады как должное, приходило в голову, что в то время, как они «поражали» на картах нашу страну вследствие «неспособности» нашего офицерского корпуса, в советском Генеральном штабе уже обсуждались возможные варианты войны в случае нападения Германии. Причем дискуссии никак не были «косными». Весь октябрь 1940 года Г. К. Жуков просидел за подготовкой серьезнейшего доклада «Характер современных наступательных операций». С конца декабря 1940 года и в первую декаду января 1941 года в Москве прошло совещание высшего командования Красной Армии, в котором приняла участие и профессура военных академий. На совещании присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б). За его работой следил Сталин.
Когда на трибуне появился Г. К. Жуков, а с его доклада и началось совещание, присутствовавшие были поражены глубиной и смелостью его суждений. Чеканя слова, он ясно обрисовал стратегию и тактику потенциального врага. Он убедительно показал, что ударная сила танковых соединений, действующих во взаимодействии с авиацией, позволяет пробить не только полевую, но и преодолеть укрепленную многополосную оборону. В прорыв будут введены войска для развития успеха, что позволит достичь решающих результатов. Нужно не ожидать пассивно ударов, а иметь мощные собственные подвижные войска, танковые и механизированные соединения типа «дивизия — корпус». Жуков со всей серьезностью подчеркнул: перед лицом сильнейшей армии Запада нельзя терять ни минуты, нужно быть готовыми во всеоружии встретить ее яростный натиск.
С трибуны совещания Г. К. Жуков бил тревогу. Военные действия должны «вестись при учете реальных возможностей. Успехи немцев на Западе, основанные на массированном применении танковых и моторизованных войск и авиации, заставляют о многом подумать. У нас, к сожалению, пока нет таких крупных оперативных механизированных объединений. Наши механизированные корпуса находятся еще только в стадии формирования. А война может вспыхнуть в любую минуту. Мы не можем строить свои оперативные планы, исходя из того, что будем иметь через полтора-два года. Надо рассчитывать на те силы, которыми наши приграничные округа располагают сегодня… Обеспечивать такое превосходство в силах не только на участке главного удара, но и во всей полосе наступления войск фронта».
Резкая, четкая постановка вопроса. «Это заявление Г. К. Жукова изумило всех», — воскликнул И. X. Баграмян.
Что означало широкое оперативное мышление докладчика, прояснилось сразу вслед за совещанием на большой стратегической игре. Проигрывался начальный период войны. За «западных» (немцы) играл Жуков.
По плану игры предполагалось убедительно показать — «восточные» смогут отразить наступление «западных» севернее Припяти, а затем перейти в решительное наступление. Получилось иное — «западные» тремя мощными ударами прорвали укрепленные районы «восточных», «разгромили» их силы и вырвались в район Лиды. Игра изобиловала драматическими моментами для «восточной» стороны. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли после 22 июня 1941 года, когда фашистская Германия навалилась на Советский Союз.
Сталин на совещаниях с высшими военными грубил, высказывал необоснованные претензии. «Это уже был не тот Сталин, которого я видел после возвращения с Халхин-Гола». Командующие «восточных» в порядочном смущении пришли на разбор к Сталину. Они неуверенно попытались оправдаться, ссылаясь на то, что неудача произошла ведь в игре. Раздосадованный Сталин не принял объяснений. Слово взял «победитель» Жуков. Он указал на необходимость повысить грамотность высшего командного состава. А затем разобрал причины, по которым укрепленные районы не сдержали наступления «западных», — они строились поблизости от границы. Их нужно сооружать глубже, настаивал Жуков. Атмосфера на разборе накалилась. Жукову бросили резкий упрек: укрепленные районы строятся по утвержденным планам. В разгоравшейся полемике зазвучали голоса крупных военачальников. С резкими возражениями выступил Ворошилов. Жукову ничего не осталось, как прекратить выступление и сесть.
На следующий день Сталин вызвал Жукова и сообщил: Политбюро решило назначить его начальником Генерального штаба. Полная неожиданность! Жуков возразил было, что никогда не служил в штабах!
Нахмурившийся Сталин повторил предложение, подчеркнув: «Политбюро решило». Солдату надлежит повиноваться. С 1 февраля 1941 года Жуков — начальник Генерального штаба.
Рабочий день начальника Генерального штаба в те лихорадочные предвоенные месяцы — 15–16 часов почти без выходных. Ночной сон нередко в служебном кабинете. С таким же напряжением трудился аппарат Генерального штаба. Генералы и офицеры — соратники Жукова знали: они не могли, не смели что-либо упустить. Война на пороге.
Наша Родина к 1941 году обладала могучей экономикой. В каждую из двух предвоенных пятилеток промышленное производство более чем удваивалось. На 1941 год приходился четвертый год третьей пятилетки, в которой также предусматривалось увеличить промышленное производство примерно в два рази. Под военную мощь подводился громадный промышленный потенциал, без которого ведение современной войны немыслимо. Вопрос, который стоял и который надлежало решить Генеральному штабу: наиболее рационально использовать военные ресурсы для отражения неминуемой агрессии.
Военная теория была на высоте. Положения, закрепленные в уставах и наставлениях для войск, отражали новые взгляды на характер и способы ведения боя. Но добытое военной теорией нужно было довести до сознания каждого командира я бойца. То был титанический, необъятный труд, которым руководили нарком обороны и Генеральный штаб. Сокрушительная ответственность за все это и лежала на плечах Тимошенко, Жукова, всего руководства Наркомата обороны.