Тяжелые разговоры со Сталиным. Он медлил. Резко, а иногда грубо обрывал военных, настаивавших на принятии самых элементарных мер предосторожности. Политику виднее.
13 июня в присутствии Жукова Тимошенко настаивал у Сталина — привести войска приграничных округов в боевую готовность, развернуть по планам прикрытия первые эшелоны. В ответ:
— Сейчас этого делать не следует, мы готовим сообщение ТАСС и завтра опубликуем его.
Нарком и начальник Генштаба вернулись в здание на Арбатскую площадь с пустыми руками. В кабинете наркома Жуков продолжил разговор:
— Ну, что?
— Велел завтра газеты читать, — раздраженно сказал С. К. Тимошенко и, поднявшись из-за стола, добавил: — Пойдем обедать!
14 июня 1941 года появилось пресловутое сообщение ТАСС. В нем слухи о войне между Германией и СССР объявлялись не имевшими основания, а источники их, особенно английская печать, клеймились как заинтересованные в разжигании германо-советского конфликта.
Сообщение ТАСС никак не вязалось с известным командованию армии. 15 июня Тимошенко и Жуков доложили Сталину о «необходимости приведения войск в полную боевую готовность». Ответ: «С Германией у нас договор о ненападении. Германия по уши увязла в войне на Западе, и я не верю в то, что Гитлер рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, это не Франция и ’ito даже не Англия и все они, вместе взятые».
После очередного фиаско в Кремле Жуков «решил пройтись немного пешком. В Александровском саду возле Кремля беспечно резвились дети. Вспомнил я и своих дочерей и как-то особенно остро почувствовал, какая громадная ответственность лежит на всех нас за ребят, за их будущее, за всю страну».
Потом, много лет спустя, Жуков поймет, но не оправдает причину колебаний Сталина — в Кремль стекалась вся информация, он отдавал предпочтение той точке зрения, что враги торопятся вовлечь нас скорее в войну, столкнув с Германией. Практически все предупреждения о назревавшей агрессии обставлялись этой оговоркой — шла ли речь о докладах начальника Главного разведывательного управления Ф. Н. Голикова или посла в Лондоне И. М. Майского. В Москве все еще не теряли надежду, что удастся оттянуть войну, и старались не дать повод Берлину для оправдания агрессии. Это дорого обошлось нам.
Потеряв тогда надежду побудить Сталина изменить свою позицию, граничившую с самоубийством, руководство Наркомата обороны попыталось было на свой страх и риск повысить боеготовность в приграничных округах. Что из этого вышло, Г. К. Жуков рассказал через 25 лет, в 1966 году: «Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют… Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда… А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «Развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал».
Начальник Генерального штаба Жуков был вынужден конкретизировать общее указание Сталина на этот счет. 10 июня 1941 года командующему Киевским особым военным округом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу идет телеграмма: «Начальник погранвойск НКВД УССР генерал Хоменко донес, что начальники укрепрайонов получили указание занять предполье. Донесите для доклада наркому обороны, на каком основании части укрепрайонов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самоличное распоряжение».
18 июня по Прибалтийскому особому военному округу был отдан приказ к 18.00 часам 19 июня привести систему ПВО в боевую готовность. Жуков 21 июня командующему ПрибОВО: «Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении в действие положения № 2 — это значит провести по Прибалтике затемнение, чем и нанести ущерб промышленности. Такие действия могут проводиться только по решению правительства. Сейчас Ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность. Требую немедленно отменить незаконно отданное распоряжение и дать объяснение для доклада наркому». Уже через несколько часов Жуков дорого бы дал, чтобы этой телеграммы в ПрибОВО не направлялось…
Вечером 21 июня Жукову доложили — немецкий фельдфебель-перебежчик сообщает: 22 июня Германия начнет войну против. СССР. С Тимошенко и генералом Н. Ф. Ватутиным, заместителем Жукова, в Кремль. Первый вопрос Сталина:
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать войну?
Тимошенко и Жуков ответили категорическим нет. Дело было не в одном немецком фельдфебеле, его побег к советским пограничникам — последний штрих на фоне общей тревожной картины. Поколебавшись, Сталин наконец утвердил рассылку по приграничным округам предупреждения: 22–23 июня возможно внезапное нападение немцев. Предписывалось за ночь на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепленных районов, до рассвета рассредоточить по полевым аэродромам авиацию, все войска привести в боевую готовность. В 00.30 минут передача директивы была закончена. Однако уже перед рассветом 22 июня гитлеровские диверсанты нарушили связь в ряде мест. Получение директивы задержалось, а немало частей так и не узнали о ней.
Сталин ни словом не обмолвился о том, что он как раз в эти часы обговаривал с Берией. На донесении военного атташе при правительстве Виши Суслопарова о том, что Германия нападет на СССР 22 июня, Сталин начертал: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его». Это развязало руки политическому авантюристу Берии, и он перешел к действиям. На предупреждении о войне Берия 21 июня поставил резолюцию: «В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников «Ястреба», «Кармен», «Верного» за систематическую. дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией. Остальных строго предупредить».
А Сталину Берия угодливо доложил 21 июня: «Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру». При таких умонастроениях в Кремле и на Лубянке усилия Арбатской площади пробудить к реальности высшее советское руководство были обречены на провал.
Как подобает профессиональным военным, командование наших Вооруженных Сил положилось на свои силы. В ночь на 22 июня руководство Наркомата обороны бодрствовало. Телефоны в кабинете Жукова работали непрерывно, поток тревожных донесений нарастал. В 24 часа командующий Киевским округом М. П. Кирпонос доложил еще об одном немецком перебежчике, который заявил: в 4 утра — война. Обстановка разъяснилась вскоре после трех часов утра — немецкая авиация обрушилась на наши аэродромы, посыпались бомбы и на приграничные города. В четыре часа с минутами поступили донесения: под прикрытием ураганного артиллерийского огня немцы переходят советскую границу. Война! Жуков дозвонился до Сталина, потребовал, чтобы его подняли с постели.
Тот страшный день навсегда запал в память Жукова. В 4.30 утра собралось Политбюро, куда он приехал с Тимошенко. Вскоре последовало сообщение: Германия объявила войну. Тягостное молчание. Бледный Сталин задумался. Затянувшуюся паузу прервал резкий голос Жукова: нужно немедленно обрушиться всеми силами на вторгнувшегося врага и задержать его продвижение. Предложение, видимо, показалось недостаточным, раздались реплики: не «задержать», а «уничтожить». Что и приказали войскам. Приказ не отвечал складывавшейся обстановке — войска, еще вчера жившие мирной жизнью, просто не могли тягаться с готовым на все и ко всему агрессором. Что и выяснилось без промедления.